Узнал, видимо.
Если для еврея антисемитизм – главный человеческий порок, значит, он слишком хорошо о себе думает.
Сколько раз он доходил до постели, не будучи до конца уверенным.
Любовь
Когда любишь – всё время в напряжении.
И всё время не ты это.
Ты хочешь быть собой, хоть на час.
Хотя бы не в дураках.
И ты идёшь назад, туда, откуда ушёл.
На час.
Там любят тебя так же, как ты сегодня кого-то.
И тоже не хотят быть в дураках.
Как ты.
И ты не можешь оттуда выйти.
И ты врёшь и углом, винтом уползаешь.
Уползаешь, оставив двух дураков: себя и ту, к кому пришёл.
Чужим горем не отвлечёшься.
Не плоди себе подобных.
Тебе сказали: «Вы влюбились, как дурак».
Сидите глубоко и ждите, когда выветрится.
Моему другу Эрнесту Борисовичу в Нью-Йорк
Одесса есть движимая и недвижимая.
Движимая – та, которую увозят в душе, покидая.
Она – память.
Она – музыка.
Она – воображение.
Эта Одесса струится из глаз.
Эта Одесса живёт в интонациях.
Это компания, что сплотилась в городе и распалась на выходе из него.
И море, и пляжи, и рассветы, и лебеди на чёрной морской воде.
И все, кто умер и кто жив, – вместе.
Эрнест! Твои руки, твоя душа через твою музыку в каждом.
Ты в Одессе сейчас.
Я там летом.
Мы или в разных странах, или в разное время года.
Есть страна, где одно время года.
Но нас там нет.
Мы с тобой, как все в Одессе, разговариваем руками.
Ты играешь, я пишу.
Семьдесят многовато, если говорить.
Но не страшно, если думать.
Думай о другом.
Это не трудно.
Его не много.
Постарайся, Эрнест Борисович.
Я всегда рядом.
Я не могу быстро танцевать, у меня в голове брякают цифры вашего телефона, мадам.
Главное – не раскрывать смысл секретной фразы мужчины: «Успокойся! Всё будет хорошо!».
Когда именно и что – он, видимо, сообщит позже.
