Он – с ними, а они – друг с другом.
Ха-ха-ха-ха-ха-ха.
Конечно, он трудолюбив чудовищно и легендарно, как все патологические твари.
А я лежу, но суть не в этом.
Мы же – кто кого.
Он что-то обо мне промямлил в Тюмени.
Я сосредоточился на нём в Новосибирске.
Публика, конечно, мечется, ей любопытно.
Его уже не слушают.
Главное – что там между нами.
Кто кого ударит между строк?
Тут он раскрылся, я затих.
Он – гадостью, я – исполнением.
Он – от себя, я – от Шекспира.
Он – матом, я – недосягаемо стихами.
Молчание, пауза, Расин, Мольер, Островский, Горин, дошёл до Данте, плюнул – пусть подпрыгивает.
Он бездарен, а я далёк.
Замолк, запил, разбил будильник, грохнул телефон, проверил на смекалку.
Он себе свернул лицо намёками.
Подмигивал всем телом, поясницей.
Такой рассказчик тонкий: выпучил глаза, подтягивал штаны, показывал рукой, предупреждал: не торопитесь, вот-вот сейчас будет смешно.
Да, кто-то засмеялся до, но после не было ни звука, полная тупая тишина, настоянная на недоумении.
Бедный, мне стало его жаль, я отошёл.
Я заложил в кольцо свой мяч – пускай допрыгивает.
Талант успешен, когда играет; бездарь – когда уходит.
Он и не понял, почему такие аплодисменты на уход.
От радости, подонок!
А я затих, замолк, запил, залёг.
Проверим тишиной!
Наливай, Егорушка!
– Дядя, а чужие, это которые?
– А их видно.
Прилетаю я в Архангельск. Впервые.
Прилетаю на рассвете.
Утро там.
Корреспондент уже с микрофоном, с камерой.
– Вот вы сегодня прилетели в Архангельск, что вы успели подметить в Архангельске?
– Ничего.
– Мы думали, вы сразу. У вас есть любимые мечты?
– Нет, – сказал я, – я не люблю свои мечты.
Порода чиновников
Эта порода людей прошла через все буквы «п».
Они прошли проверку
на преданность,
подлость,
предательство.
Были на побегушках,
под покровительством.
Потом
