– Хонор немного поживет у нас, пока не поправится. Ей сделали операцию по замене тазобедренного сустава. И с ней не так легко ужиться.
Это было преуменьшением. Хонор почти не разговаривала с тех пор, как накануне ее поселили в бывшей комнате Лидии. Она почти не ела жаркое, которое Джо приготовила в воскресенье, и ушла в свою комнату, отказавшись от горячих напитков и какой-либо помощи, еще до того, как дети отправились в кровать. В одиннадцать вечера Джо, когда ложилась спать, слышала, как она ходит за закрытой дверью.
Сегодня утром Хонор встала до того, как Джо спустилась вниз с детьми. Чайник был горячим, а в раковине стояла тарелка с крошками от тостов.
– Она не особо хочет проводить с нами время, – услышала Джо собственный голос, – сидит, закрывшись в комнате. Она даже не смотрит на нас – просто пялится поверх плеча, даже когда разговаривает с кем-нибудь. Будто зрительный контакт для нее слишком сложен.
– Похоже на то, как делает большинство знакомых мне подростков.
Джо рассмеялась – больше из-за его солнечной улыбки, чем от слов.
– Даже не знаю, что думать, – призналась она. – С одной стороны, здорово, что Хонор так быстро устроилась и чувствует себя в доме достаточно уверенно, чтобы самой о себе позаботиться. С другой стороны… я вроде как надеялась, что мы будем вести себя как семья.
– А что по этому поводу говорит твой муж?
– Ох, он… Хонор – мать моего первого мужа, он скончался.
– Мне очень жаль.
– Не стоит, это было давно. – Джо вспомнила, как вчера смотрела на фотографию в комнате Хонор; о том, как сейчас наблюдала за парой в «Уайтроуз». Как вчера ночью лежала в кровати без сна. И поспешно добавила: – Оскар и Айрис у меня от второго мужа.
– Он, должно быть, очень хороший, раз смирился с тем, что с вами будет жить чужая мать.
– Ему не пришлось с ней мириться. Мы разведены.
– Ох…
Он ничего не добавил, ничего не сделал, просто стоял с вежливым видом. Потому что она была настолько глупа, что, в принципе, стоя посреди торгового центра с двумя детьми, рассказала ему – во имя всего святого! – насколько одинока и доступна.
– Так вот… – наконец заговорил Маркус.
– В любом случае, – прервала она до того, как он успеет сказать, что ему нужно идти, извинится и смутит ее еще больше, – уверена, тебе не очень интересно слушать историю моей жизни посреди…
– Фонарь! – закричал Оскар.
Они оба посмотрели на мальчика, который подпрыгивал на месте, показывая пальцем на фонарь посреди лужайки, будто это была самая захватывающая вещь в мире.
– Что такое, приятель? – спросил Маркус.
– Фонарь! Этот фонарь зеленый! Мамочка, ты это загадала?
– Да, дорогой. Играем в «Я вижу», – объяснила она Маркусу.
– Твоя очередь, – заявил Оскар, повернувшись к нему. – Теперь ты угадывай!
– Хорошо.
– Тебе разве… В смысле, ты вовсе не должен с ним играть. У тебя же обеденный перерыв.
– Я уже поел, – ответил Маркус. – И мир не рухнет, если мои коллеги не получат чай и печенье в ближайшие пять минут. Загадывай, Оскар.
– Я вижу что-то коричневое!
– Хм… – Маркус приложил палец к подбородку и посмотрел вокруг. – Земля?
– Нет!
– Банк?
– Нет!
– Небо?
– Небо голубое! – Оскар лучезарно улыбнулся и приосанился, как делал, когда представлял себя большим начальником.
– Значит, это… мамины волосы? – Маркус на секунду поймал взгляд Джо. – Нет, у мамы не коричневые волосы. Они больше похожи на… медные.
– Рыжие, – сказала Джо.
– Медные, – поправил Маркус. – Хм… Давай подумаем. Это не земля, не банк, и не небо, которое голубое, и не мамины волосы. А как насчет… моих ботинок?
– Да! – воскликнул Оскар. – Коричневые ботинки!
– Молодец, ты заставил меня попотеть, приятель. – Он дал Оскару пять и выпрямился.
– А ты хорошо справляешься с детьми, – сказала она.
– У меня есть племянник такого же возраста.
