Финес охотно это подтвердил, поскольку в его сердце никогда не умирало желание посетить в один прекрасный день родину, и, как только Керри отвернулась, он посмотрел на меня благодушным понимающим взглядом.
Пароход отчалил. Светило солнце. Берега Америки скрылись в горячей туманной дымке, и теперь нас с Ирландией не разделяло ничего, кроме трех тысяч миль посверкивающего океана.
Глава 6
Я увидел ирландские небеса с их рваными облаками, а когда выглянуло солнце, то свет стал мягким, нежным, совсем непохожим на яркое пекло Бостона или Нью-Йорка.
– Как замечательно снова увидеть эту землю! – с облегчением воскликнула Сара, а я не мог говорить.
Видел темно-синие дремлющие горы Клэра, а вдали солнце высвечивало Голуэй, а я словно уже был на пути в Утерард, направлялся на север, в Коннемару и Джойс-кантри.
– Вот странно будет снова увидеть Голуэй, – с тревогой сказала Сара, но я больше не видел ничего, кроме смутных отблесков на воде под ирландским небом.
– А посмотрите на луга над Солтхиллом! – удивленно воскликнул Нед. – Посмотрите на цвет полей.
Встречая нас, пролился мягкий ирландский дождик, хотя солнце по-прежнему освещало горы вдали.
– Мама, посмотри! – восхищался Нед. – Посмотри на шпили… и лодки… и дома в Кладдахе упакованы, как ящики.
А у меня была одна мысль: спаси Бог тех несчастных американских ирландцев, которые никогда больше не увидят этого. Я подумал о Финесе и его деньгах и пожалел его.
– Да, с моря очень красиво, – согласилась с Недом Сара. – Отсюда не видно убожества и нищеты.
– Никто из тех, кто живет в Ирландии, не может быть убогим, – возразил я, и Сара, улыбаясь, сжала мою руку и сказала, как, вероятно, волнительно для меня возвращение.
Я вспоминал ледяные ветры, метущие по длинным, прямым улицам Нью-Йорка, и грязные, вонючие проулки, испускающие смрадные запахи под палящим солнцем. Я подумал о том, что когда зажигаешь свечку, то видишь разбегающихся тараканов, а лежа в темноте, слушаешь, как скребутся крысы. Я видел пьяных изгоев, валяющихся на улицах, и размалеванных падших женщин в кабаре, и калек-нищих, от которых несет сточной канавой.
– Все закончилось, – пробормотал я. – Я дома.
В воздухе стоял запах рыбы и кое-чего похуже, но это не имело значения, и, когда мы причалили, я почти не замечал нищих или узких мощеных улочек, усыпанных навозом. Под моими ногами была ирландская земля, в ушах звучали ирландские голоса, и, клянусь Господом, не было на земле человека счастливее меня в тот момент.
– Я вернулся! – прокричал я и подбросил шляпу в воздух. – Я победил! Я поборол их всех! Я дома!
Я ухватил продававшую цветы женщину, поцеловал ее и дал золотой соверен.
– Обязательно выпей за мое здоровье сегодня, душка! – воскликнул я, хватая шесть букетиков фиалок, отчего та чуть не упала в обморок. – Потому что я ирландец, который вернулся домой из могилы.
– Экипаж, ваша честь, – предложил извозчик, который успел увидеть, как сверкнуло золото, и ринулся ко мне, опережая конкурентов.
– Городской экипаж! – величественно провозгласил я, позвякивая золотыми монетками в кармане, – вот я стоял здесь, воплощение мечты каждого ирландца: человек, который уехал в Америку в одной рубашке, а вернулся с карманами, набитыми золотом.
– «Большой южный железнодорожный отель»! – велел я извозчику, и название лучшего отеля в Голуэй-сити прозвучало так же непререкаемо и звонко, как поющие монеты в моем кармане.
Сара, смеясь, ухватила меня за руку. Какой же она была красивой, модной и веселой, и я чувствовал себя так, будто уже успел проглотить стакан потина, а еще один стоял нетвердо на столе передо мной.
– Господи Исусе! – выдохнул я. – Я на небесах!
– Мы все на небесах! – воскликнула Сара, целуя меня, когда экипаж устремился вверх по холму в сторону площади.
Мы поехали в самую фешенебельную часть Голуэя и там увидели перед собой мощное здание отеля, через дверь которого ходили туда-сюда все щеголи Западной Ирландии.
– Мне нужен лучший номер, какой у вас есть, – сообщил я лакею, встречавшему нас. – Мне все равно, сколько он стоит, лишь бы был лучший. И мне нужно шампанское, очень холодное в ведерке со льдом, а еще принесите икру на серебряном подносе и шесть картофелин, запеченных в мундире, с вазочкой масла.
– Да, сэр, – сказал лакей, выпучив глаза.
Откуда-то издалека донесся недоуменный мужской голос:
– Сара?
Я развернулся. Перед нами стоял тощий рыжеволосый молодой человек в круглых очках.
