маленькие озерца, мимо которых мы проезжали, превращались в голубые драгоценные камни, а торфяные болота, зелено-коричневые и спокойные, как колыбельная песня, бесконечным одеялом тянулись к холмам.
Луга ужа давно исчезли, мягкие цветистые поля лютиков стали воспоминанием. Ничто не отвлекало взгляда от надвигающихся на нас гор, тишины какого-то волшебного сна и божественного покоя нездешнего мира. Я несколько раз ездил по этой дороге, но никогда в жизни не видел того, что видел теперь после трех лет скитаний по чужим городам. Если кто-то хочет почувствовать, что такое рай, то ему нужно побывать в помойке Нью-Йорка, а потом проехать по Утерарду из Голуэя в самую волшебную землю на планете.
Горы обхватывали нас, как сказочное кольцо, и я чувствовал такое спокойствие, тепло и уют, словно вернулся в дом отца, где в печке горит торф. Высокие скалы, прямые и сильные, и ни одно дерево не портило их великолепных очертаний. Они были прекрасны, как острые клинки, и сверкали на солнце, словно обнаженная сталь.
– Ваша честь хотели сойти на следующем повороте? – уточнил извозчик; солнце впереди высветило дорогу на Леттертурк.
– Да, мне нужно в Кашельмару и город Клонарин.
Я отправился пешком. Стояла чудесная тишина, только ручеек журчал поблизости да откуда-то со склона доносилось овечье блеяние. Я шел все дальше и дальше вверх, через овраг к вершине перевала, и облака на моих глазах постоянно смещались, отбрасывая на землю тени, которые неслись по мглистым просторам, поросшим дроком.
Вскоре я добрался до перевала между Баннаканнином и Нокнафохи, а там, внизу подо мной, словно ослепительная мечта, лежали длинное, вытянутое озеро и Кашельмара.
На несколько минут я задержался. Ветер гудел на перевале, и вода устремлялась каскадом в долину далеко внизу.
Наконец я двинулся вниз. Пересек реку Фуи. Прошел мимо ворот Кашельмары и вдоль озера в Клонарин, и вся моя родня вышла встречать меня. И все другие семьи тоже, даже Джойсы, а когда я добрался до главной улицы Клонарина, вдруг оказалось, что меня подняли и понесли через ликующую толпу, словно все знали: я пришел освободить их от их врага, Хью Макгоуана.
Несколько часов спустя в хижине Иеремии О’Мэлли я положил на стол револьвер.
– Его мне дал наш родственник из Нью-Йорка, – сообщил я. – Его зовут Джим О’Мэлли, и вы не найдете человека лучше его, даже если будете всю жизнь колесить по Америке. Его семью выселил во время Великого голода лорд Лукан, да проклянет Господь навечно его черное протестантское имя, и с того самого дня Джим О’Мэлли горит жаждой мести.
Кто-то любезно подвинул мне кружку потина, и я прервался, чтобы выпить.
– Так вот, давая мне этот револьвер, Джим О’Мэлли, – продолжил я, – сказал мне: «Максвелл Драммонд, я больше не хочу видеть этот револьвер, пока на нем не будет саксонской крови. Возьми его и, когда он послужит благому делу, пришли мне его вместе с храбрецом, избавившим Ирландию от одного из тиранов, которых прислали саксонцы, чтобы преследовать нас».
Я сделал паузу, чтобы еще раз отхлебнуть потина, оглянулся. Тишина стояла такая, что муха пролетит – услышишь.
– И я ему ответил: «Можешь не сомневаться, Джим, я бы хотел лично вернуть тебе этот револьвер, но у меня такая репутация среди саксонцев, что они никак не позволят мне бежать в Америку во второй раз. К тому же у меня есть шанс научить молодого мастера де Салиса быть хорошим землевладельцем, и я буду нужен в долине, чтобы помочь моей родне». И тогда он со слезами на глазах сказал мне: «Жаль, Макс, очень жаль, но пришли ко мне самого отважного из твоей родни, и я буду доволен».
Я взял револьвер, его металл сверкнул в пламени свечи. Восемь голов страждуще подались вперед, чтобы лучше видеть.
– Макс, позволь мне отвезти его к Джиму О’Мэлли, – попросил молодой Тим.
– Нет, его отвезу я, – возразил Джерри, отец Тима.
– Нет, таким великолепным шансом должен воспользоваться я! – взмолился Шанин. – И я младший из девяти, мне даже ярда картофельного поля не достанется… а в Америке столько денег ждет.
– Господи боже, позволь мне до смерти увидеть Америку! – простонал его брат Джо.
– Позволь мне…
– Нет, мне…
– Вытащим жребий, – заявил я. – Выбор будет, как положено, честный и справедливый, и пусть победит достойнейший.
Мы подняли соломинки с пола, я выровнял их, и победил Шанин, что меня порадовало, потому что в долине его почти ничего не держало и он уже давно говорил об эмиграции.
– Макс, что я должен делать? – с волнением уточнил он, когда с выбором мы определились.
– Будь у ворот Кашельмары завтра до полудня, спрячься среди камней и жди меня там. Но сначала я тебя научу стрелять.
– Господи Исусе, а если я промахнусь? – спросил меня потом Шанин.
– Это невозможно с такого близкого расстояния, – сказал я, зная, что у него верный глаз и ему требуется лишь уверенность.
У Братства прежде в районе оружие было в ходу. Шанин, я и некоторые другие были отобраны для обучения. Мы уходили в горы три раза в неделю и
