В годовщину маминой смерти отец ушел из дома, когда Эдгар еще спал.
За час до приезда машины, которая должна была отвезти его в школу, Эдгар поел хлопьев с молоком и вытащил из-под кровати мамин свитер, потом сложил его и спрятал в рюкзак, вытащив оттуда тетрадь с домашним заданием и учебник истории. На перемене нашел пустую кабинку в туалете, открыл рюкзак и жадно вдыхал остатки маминой жизни.
После уроков он, как обычно, перешел Пятую авеню и устремился к скамейке. На центральной аллее парка неудержимо хохотал какой-то турист, позировавший для уличного художника. Его девушка тоже смеялась. Эдгар всегда считал глупостью со стороны туристов покупать свои портреты и портреты своих любимых. Лишь после маминой смерти он понял, что для памяти хороши все средства.
Когда Эдгар дошел до кустов, скрывающих скамейку, его подхватил и понес вперед знакомый аромат сирени, однако ему пришлось резко остановиться, потому что на скамейке сидел с закрытыми глазами странный человек: индус в тюрбане, обернутом вокруг головы, в коричневом костюме и плотном дождевике с мокрыми пятнами. Когда Эдгар подошел совсем близко, незнакомец открыл глаза и посмотрел на него.
— Извините, — сказал Эдгар, — но вам нельзя здесь сидеть.
Мужчина потянулся рукой к тюрбану. Один его глаз переместился к краю глазницы, словно стремился жить своей собственной жизнью.
— Мне нельзя здесь сидеть? — удивился он.
— Я думал, об этом месте никто не знает, — сказал Эдгар, оглянувшись на дорожку.
— По-моему, о нем должны знать все, — ответил мужчина. — Здесь очень славно.
Эдгар понял, что незнакомец не собирается уходить, и присел рядом с ним.
— Откуда тогда ты о нем знаешь, если оно такое секретное? — Странный собеседник наклонился к ароматной грозди и шумно вдохнул.
— Мне его мама показала, — пояснил Эдгар.
— Вот как? — Индус удивился еще больше. — А почему она сегодня не пришла?
— Она умерла.
Мужчина рассмеялся и вскочил со скамейки.
— Ты что, с ума сошел? — закричал он, поправляя тюрбан. — Люди не умирают!
И опять расхохотался, но не насмешливо, а скорее недоверчиво. Своевольный глаз забегал по кругу, а нормальный продолжал смотреть на Эдгара.
— Ты, должно быть, сумасшедший, — повторил индус, вновь устраиваясь на скамейке.
Эдгар подвинулся и посмотрел в прогалину между ветвями, сквозь которую виднелись облака.
— Ты ведь не боишься меня?
— Нет, — ответил Эдгар. Он ничего не боялся, потому что самое страшное в его жизни уже произошло.
— Не обращай внимания на мой ужасный глаз, — заметил индус. — Он прекрасно все видит, когда хочет.
— Но я видел, как она умерла, — сказал Эдгар.
— Не говори глупостей, — упорствовал собеседник, и Эдгар заплакал.
Внезапно небо потемнело, и легкий ветерок пошевелил разбухшие кончики сиреневых ветвей.
— А может быть, твоя мама сейчас здесь, с нами? — мягко спросил мужчина. — Твои слезы падают прямо ей в руки, — добавил он, становясь на колени у ног Эдгара и показывая на маленький листик чайной розы с капелькой влаги. — Видишь?
Эдгар опустил взгляд и представил себе ароматные чашечки роз, которые вырастут летом вокруг скамейки. И вспомнил мамино восхищение всем крошечным.
— Это всего лишь розы Питера Пэна.
Мужчина засмеялся, и его глаз вновь сорвался с орбиты.
— Ну конечно, а ветер — всего лишь колебание воздуха, а не смех смеха.
— Хотел бы я вам поверить, — сказал Эдгар.
— Ужасно, — покачал головой индус.
— Я не понимаю, как она могла нас оставить. Почему так должно было случиться?
— Она просто надела другую одежду.
Эдгар представил, как повторяет все это отцу. Тяжелый вздох и щелчок замка в двери, когда тот закрывает ее за собой.
— Если ты думаешь, что она ушла навсегда, то отрезаешь себе все пути, мой друг. — Мужчина вытащил из кармана апельсин и начал его чистить. — Я вижу свою жену, — продолжал он, — в лучах света летнего дня, что пробиваются сквозь окутанные туманом деревья к лежащим в траве яблокам, упавшим от ветра. Хочешь апельсин?
— Спасибо, нет.
— Лучше не отказывайся, такие сладкие редко попадаются. Ты ведь голоден.
