если кто-то увидит, его уволят. А его еще никогда ниоткуда не увольняли, и он ни разу в жизни ни с кем не ругался и ни на кого не повышал голос.
Когда кровотечение остановилось, глаза женщины распухли от слез, а нос напоминал по цвету сливу. Без четверти час она встала и ушла, прижимая к лицу платок.
Не обращая внимания на старушку со слуховой трубкой, которая желала узнать, можно ли уехать из Парижа на месяц и вернуться точно в то же время, Сабоне пошарил под столом и достал из корзины набросок. С застывшим лицом он положил рисунок в карман, словно свидетельство преступления, которое совершил, но не помнил об этом. А затем объяснил старушке, что можно уехать поездом, который отправляется из Парижа без восьми минут два, однако вернуться в это же время невозможно.
— Невозможно!.. — негодующе провозгласила она, как будто всегда это подозревала.
К тому времени как девушка из витрины заняла прочное место в грезах Сабоне, с момента ужасной сцены на вокзале прошло две недели, и вспоминалась она как кошмар — неотступный кошмар. Между Сабоне и той молодой женщиной словно установилась какая-то незримая связь. Ему то и дело мерещилось, что он видит ее в вокзальной толпе. Возможно, рисунок соединил их тени, будто две ночи, не разделенные днем.
Когда встречи с девушкой в витрине на улице Доктора Бланша стали занимать мысли Сабоне больше, чем рисование голубей и ужины у фонтана, он испугался и стал ходить на работу через городской сад — боялся совсем потерять голову. Теперь девушка не смотрела на него каждое утро и каждый вечер из витрины, и он мог спокойно решить, что делать дальше. Зато он начал просыпаться среди ночи и думать о ней, словно о редком цветке в парке, что цветет только в темноте.
У Сабоне был единственный друг — сосед снизу по имени Онкль, такой толстый, что с трудом протискивался в двустворчатую дверь своей квартиры. Сабоне ни разу не видел, чтобы Онкль отошел от дома дальше фонтана. Он горько рыдал по ночам, словно его необъятная туша скрывала бурлящий океан позора.
Сабоне с Онклем поздравляли друг друга с Рождеством и предупреждали записками о капризах погоды.
Онкль носил свободные блестящие одежды и бархатные домашние туфли с вышитыми золотом буквами «О». За свою дружбу он требовал только одного — чтобы Сабоне приносил ему ненужные или использованные билеты, которые аккуратно раскладывал в специальные альбомчики. Онкль знал расписание поездов, как таблицу умножения, и справлялся бы с работой Сабоне значительно лучше, чем сам Сабоне, — если бы выходил из дому.
Как-то в дождливое воскресенье, после обеда из холодной говядины и пива Онкль пыхтел сигарой, размышляя о затруднительном положении своего друга в связи с девушкой из магазина. И наконец, не обращая внимания на дождь, тысячами глаз заглядывающий в окно, рассудительно произнес:
— Зайди в магазин, Сабоне, и вежливо справься.
Мысль о том, чтобы зайти в магазин, так испугала Сабоне, что после обеда он немедленно лег в постель и унесся в свои грезы, словно оторвавшийся от ветки лист, подхваченный плавным течением реки.
Проснулся он еще до рассвета. Комната, несмотря на темноту, была охвачена светлым сиянием — на дорогах и крышах домов лежал снег. Сабоне накинул халат и подошел к окну. Двор и фонтан спокойно спали. Он представил девушку у себя в квартире, вообразил, что несет ее по свадебному торту снежного Парижа.
К утру серый город был полностью засыпан снегом. Отряхнув туфли, Сабоне под оглушительный звон колокольчика вошел в магазин.
Над вешалками с одеждой, словно диковинные птицы, висели шляпы с перьями. Пока Сабоне пробирался к окну, чтобы увидеть девушку, где-то в недрах развешанных мехов возникло едва заметное движение.
Он сначала даже не понял, женщина это или раскрашенная кукла: перед ним неожиданно появилось трепещущее создание с кроваво-красными губами и белой, как мел, кожей.
— Да, — произнес старческий голос, словно отвечая на вопрос.
Хозяйка ткнула тростью в сторону Сабоне.
— Вы, наверное, пришли посмотреть меха?
Где-то в глубине магазина закипал кофе.
— Выбрали что-нибудь?
Толстый слой косметики двигался вместе с губами.
— Видите ли, мадам, по дороге на работу я каждое утро вижу в витрине девушку…
— Еще бы, вы не первый, кто ею интересуется, — прокаркала старуха. — Напоминает кого-то, правда?
Опоры души скрипнули, и задрожавшие губы Сабоне, не произнеся ни слова, выдали страшную тайну его одиночества, в которой он не признавался даже самому себе.
Оба повернулись к окну и посмотрели на снег, беззвучно падающий на землю.
— А что делать, — вздохнула женщина, — через городской сад в это время года не пройти.
— Вы знаете, что там есть цветы, которые цветут в темноте? — спросил Сабоне.
— Кто же гуляет по саду в темноте? — фыркнула она.
