Сегодня утром я проснулся и почувствовал себя дурак дураком. Глядя на рыночных торговцев, выставляющих на прилавки овощи и фрукты, я пил зеленый чай и думал об Изабелле. Потом вспомнил четырех барашков, которых купил ее сыну. У одного не хватало глаза.
Через неделю после приезда Изабеллы я решил разузнать о ней побольше, потому что мне попался на глаза ее паспорт, выглядывающий из чемодана. Оказалось, что он принадлежит Джокасте Леффертс. В паспорт была вставлена визитка сотрудницы социальной службы. Я написал ей — якобы от имени итальянских властей. В доказательство отправил паспорт Изабеллы. Не очень красивый поступок, но я волновался. Моя новая родственница даже не заметила пропажи важного документа, она не выезжала из Морано с момента своего прибытия. Сотрудница социальной службы поддерживала связь с приютом в Квинсе и прислала мне копию дела, официально переведенную на неуклюжий итальянский язык, которым пишут путеводители. На первой странице было написано: «Пожалуйста, позаботьтесь о ней».
Согласно делу, безымянная девочка была обнаружена полицией в мае тысяча девятьсот восемьдесят первого года возле свалки на авеню Леффертс. Подростком она несколько раз сбегала из приюта. Два месяца занималась проституцией, чтобы покупать наркотики своему бойфренду. Тот умер. Ее несколько раз избивали, и всякое такое. Ужас.
Прочитав дело, я полюбил ее. Кем бы она ни была, теперь она член семьи Феррари; именем святой Марии мы принимаем это дитя в свою семью, думал я (а ведь я даже не верю в Бога).
Я взял у брата велосипед, поехал в горы и сжег папку вместе с паспортом в недрах старой стиральной машинки, брошенной на обочине дороги. Вокруг росли полевые цветы.
Бабушка видела, что я получил пакет из Америки, но ничего не сказала. Мы всегда понимали друг друга.
В этот прекрасный вечер я иду по Риму, чтобы встретиться с Марко. Прохожу мимо Колизея. Марко будет ждать меня на Пьяцца Навона, у фонтана Четырех рек. Кругом снуют туристы. Они фотографируются. Что случится с этими снимками в будущем? Как ни странно, фотографии живут дольше, чем люди. Римский Колизей был когда-то местом массовых убийств. Люди смотрели, как других людей разрывают на части и топчут дикие звери со всех концов света: львы, слоны, крокодилы, гиппопотамы. Римляне, римляне… Я не могу отделаться от мысли, что все мы — чьи-то дети.
Однажды я слышал, как гид рассказывает зачарованно слушающим туристам, что после падения Римской империи заброшенный Колизей зарос экзотическими растениями и цветами, семена которых принесли в своих фекалиях животные из разных частей Африки, Азии и Европы.
Теперь я иду по Римскому форуму. Если вы когда-нибудь приедете в этот чудесный город, знайте: вы можете любоваться его красотой совершенно бесплатно. И берите с собой детей, итальянцы их обожают. К детишкам будут относиться значительно лучше, чем к вам, и в каждом магазине дадут чего- нибудь погрызть.
По Форуму прогуливаются мужчины в костюмах гладиаторов, которые фотографируются с туристами за деньги. Они прекрасно вжились в роль, словно действительно чувствуют себя римскими солдатами. Наверное, говорят своим супругам за ужином, что слишком поздно родились. Интересно, может что-то случиться слишком рано или слишком поздно? Или всему свое время?
Пьяцца Навона, где я встречаюсь с Марко, уже рядом. Переулки забиты туристами. Я устал. Не спал ведь всю ночь. Заходящее солнце окрашивает небо в нежно-персиковый цвет. Вечер больше похож на утро. Каждое мгновение — и начало, и конец.
Дети Изабеллы никогда не узнают, что ей пришлось пережить. Это разбило бы им сердце, ведь она — их мать, а мать у человека одна. А меня больше всего мучит вопрос, почему она выбрала нас.
Со стороны кажется, что ей повезло. Лично я думаю, что повезло нам. Через открытые окна высыпается на улицу смех ее детей. Мужчина, за которого она вышла, души в ней не чает. Интересно, он сразу в нее влюбился или нет?
Чтобы сократить путь, я ныряю в секретный переулок. Возле черного входа выставлены мешки с мусором и пустые канистры из-под масла, поодаль неподвижно лежат собаки. Официанты в рубашках с расстегнутыми верхними пуговицами вышли на перекур. Они улыбаются и говорят мне «Чао!», потому что я улыбаюсь первым. Все люди добрые, если они не страдают.
Сегодня мне было трудно выйти из дома. Я сто раз проверял, выключен ли газ, трогал ручки плиты и прислушивался, не шипит ли. Все было в порядке, ничего не шипело, а я никак не мог успокоиться. Потом проверил розетки и послушал, не льется ли вода в туалете. Вдруг что-то куда-то перетекает? Когда я, наконец, вышел из квартиры и закрыл за собой дверь, то раз десять дернул за ручку, просто на всякий случай. Бедная ручка, совсем разболталась. Представляете, если я выхожу из квартиры три раза в день, то дергаю за ручку двести десять раз в неделю! Может, попрошу Марко укрепить ее. Так и вижу его руки на дверных петлях, похожие на двух прекрасных лошадей.
Моя соседка привыкла, что я вечно дергаю дверь. Если меня ограбят, она и ухом не поведет. Я время от времени покупаю ей бутылку вина. Мне хочется, чтобы она нашла себе кого-нибудь.
Думаю, Изабелла обнаружила снимок нашей семьи в каком-нибудь благотворительном магазинчике в Нью-Йорке. А может, получила из рук настоящей Изабеллы на ее смертном одре.
Но как фотография могла попасть из Аргентины в Нью-Йорк? Вот в чем загадка.
Мужу Изабеллы хватило нескольких мгновений, чтобы полюбить ее. Столько же потребовалось ее родной матери, чтобы оставить беззащитную кроху на улице и навсегда уйти. Возможно, теперь этой женщине есть на что надеяться. Потерявшаяся в огромном мире дочь освещает ей путь, словно маяк
