– Да, – заулыбался Зварич.
– Так она уехала к себе в Йошкар-Олу, мать ей нашла место на кафедре, пару недель назад. Заура я не видел.
– Понятно. Ну что, пойдем за приезд, Володька, пива выпьем, я привез ростовской рыбки, ты такой не пробовал!
– Пойдем, рыба-то – это дело… – ответил Золотарев.
Они приехали во Владимир утренним поездом. Погуляв в Патриарших садах, поднялись на Большую Московскую, присматриваясь, где поужинать. Им встретился погребок, в котором предлагали блюда русской, европейской и кавказской кухни. Дождавшись графина с грузинским вином, выпили. Черные глаза Маши блестели от счастья, у нее все получалось, как она хотела. Золотарев, выпив вина, смотрел на Машу и взволнованно, с нетерпением ожидал вечера. Получив зимой согласие Севостьяновой, он решил для себя не встречаться в Москве с другими женщинами, и уже полгода хранил данное себе обещание. Вернувшись зимой в Москву, он пришел к Эле, рассказал ей, что собирается жениться на томской девушке и дожидаться ее.
– А ты прямолинеен! – ответила ему Эля. – Женщины боятся прямолинейности, ты знаешь, но, в конечном счете, всегда ценят это качество в мужчинах. Ты молодец, будем дружить. И покажи мне свою невесту, обязательно покажи.
«Интересно, что бы Эля сказала, увидев Севостьянову?» – думал Золотарев, вспоминая этот разговор.
Севостьянова слушала Золотарева, боясь хоть на секунду прервать его; а он рассказывал ей об Андрее Боголюбском, о Всеволоде Большое Гнездо, в какой-то момент ему стало казаться, что Севостьяновой это все совершенно не нужно. Она здесь для другого, увидеть Золотарева и сказать себе и своим подругам и родным, что Золотарев принадлежит теперь ей… Владимир откашлялся, выпил с полбокала вина.
– Ты знаешь, Киндзамараули – это любимое вино Сталина, – Золотарев кивнул в сторону графина, Севостьянова, не сводя с него глаз, улыбалась.
– Это, кажется, нам!
Официант подносил к их столику заказанного Золотаревым цыпленка табака.
– Да, точно нам, – сказал Золотарев. – А ты знаешь, что цыплят табака в Грузии раньше готовили путникам в дорогу…
Севастьянова, не услышав Золотарева, начала жадно поедать цыпленка… «Интересно, а она вообще понимает, что я ей сегодня рассказывал? Про Владимира, про Всеволода. Она же строитель? Или ей это все так далеко… Хотя какая, в конце концов, разница, кому нужны эти Боголюбский с Всеволодом и его гнездом…»
Она лежала на гостиничной одноместной кровати, ее голова была закинута назад, черные густые волосы разметались по подушке, а белая шея беззащитно, просительно отзывалась Золотареву.
– …Не надо, Володя, пожалуйста, не надо! – шептала Севостьянова, когда он, сняв с нее трусики, ласкал ее бедра.
– Тебе не нравится? Я с января тебя ждал, Маша!
– Нравится, Володя, очень нравится, но пожалуйста, давай дождемся свадьбы, пожалуйста, не сейчас… – тихо отзывалась Севостьянова.
– У тебя что, в самом деле никого до меня не было? – продолжая ласкать ее бедра и живот, спросил Золотарев.
– Да, Володя, никого не было, пожалуйста… не надо… не надо…
Золотарев резво вскочил с кровати.
– Да, Маша, давай дождемся свадьбы! Я пошел в душ.
Севостьянова благодарно и в то же время вопросительно посмотрела на него.
– А зачем в душ?
– Догадайся с трех раз, – пошутил Золотарев.
Уже расслабленный, он стоял под теплыми омывающими его тело струями воды, закрыв глаза и пытаясь, ослабевшими ладонями найти мыльницу с мылом. «Нет. У нас ничего не выйдет. Может быть, она и любит меня. Но она… ну хоть бы что-нибудь сказала, весь день смотрит на меня как на истукана… Ведь так же нельзя. И сейчас ничего, и хорошо, что ничего не было, пришлось бы жениться… и потом бы мучились. Пусть она нормального томича себе найдет… Хорошо, что не переспали…», – думал он и, найдя мыло, стал с радостью, что все обошлось и не случилось постели, намыливать себя…
Он стоял на перроне Казанского вокзала, провожая Севостьянову в Томск и снова думал о будущем. «Нет, у нас точно ничего не выйдет, она ведь как сестра двоюродная или там еще какая мне, двадцать пять лет я ее знаю, как себя, как Свету… О чем я с ней в старости буду говорить?» Их томский поезд, пыхтя, уходил от Казанского вокзала на восток, в сторону Сибири; счастливая, совершенно ничего не понявшая Севостьянова махала рукой Золотареву из окна купе. Золотарев, улыбаясь, махал ей в ответ, окончательно все решив для себя…
Они созвонились, когда Маша добралась до Томска. Севостьянова начала говорить о планах на сентябрь, а Золотарев сказал, что перезвонит ей через три дня. За день до того, как позвонить, Золотарев набрал телефон сестры.
– Свет, привет, хочу с тобой поговорить о Севостьяновой. Я ей сам все скажу, но хочу, чтобы ты с ней сначала поговорила…
– Привет, Володя! – как всегда радостным и оптимистичным голосом ответила ему его Света. – Я уже поговорила с Машкой.
– Даа?! О чем? – изумленно спросил Владимир.
