– А к тебе, внучек, сосед наш приходил, говорил, что-то вы договаривались.
«Вот я балда, – мелькнуло у мальчика, – не дождался».
– А что он сказал?
– Да ничего не сказал. Убежал, и все.
– Я пошел!
– Да постой, куда же ты это. Сядь, поешь сначала, а потом уж побежишь!
– Нет, меня ждут!
– Ну, возьми хоть пирожков с собой. Они горячие, только испекла, – бабушка протягивала внуку большую железную чашку, полную сытых, толстых пирожков.
– Не могу, баба, я бегу… хотя давай, – он, не удержавшись от вида вкусных пирожков, схватив два штуки, побежал к реке.
– Если встретишь деда, отправляй его домой, – крикнула бабушка вслед убегавшему внуку.
«Вот я дурак, надо было не заходить домой, а сразу идти к его лодке. Сейчас обидится, не возьмет», – проносилось в голове мальчика.
Деревенский мальчишка, видимо, уже накатавшись, причаливал к берегу.
– Все. Ты сегодня опоздал.
– Но я же ждал, как договорились.
– А я тебе сказал, что могу опоздать. Я мамке помогал. Не мог, что ли, зайти ко мне? А сегодня все.
– Ну что ты такой, ты же обещал.
– Сказал же. Надо было ждать. Держи цепь… Да не так, балда. Обматывай цепь вокруг дерева, а лодку сильней в песок. Это тебе не домики лепить из песка. Завтра, может быть, еще сходим, – деревенский мальчишка почесал облезлый нос. – Дай мне пирог, а то есть хочу.
Он взял протянутый пирожок.
– Ну же, идем.
– Я посижу здесь немного.
– Ну как хочешь, я пошел.
Мальчик взглянул с тоскою на лодку, на спину голодного товарища, быстрыми шагами уходившего вверх, к деревенской улице, вздохнул, доел бабушкин пирог и пошел в другую сторону. К обрыву стрижей.
Дед вернулся домой в семь вечера. Внука он не встречал, чем окончательно расстроил начавшую беспокоиться бабушку. Она пошла по соседям и за час узнала о разговоре детей, о внезапно исчезнувшей лодке, на которой должны были кататься дети.
– И ведь как унесся-то. Нет, чтоб тебе, дед, его научить. Взял бы да покатал внука на лодке, нет, тебе все твои придури на уме, – беспокоилась и уже ругалась бабушка.
Соседский пацан, взявшийся поискать своего приятеля, вернулся один. В глазах мальчишки быстрыми искрами мелькало беспокойство и неуверенность.
– Где он может быть, я даже и не знаю!
Забеспокоился дед. А тут еще внезапный вечерний туман подернул пеленой их реку.
– Я на реку, – дед взял весла и пошел к реке. Лодка должна была помочь ему найти внука.
Кричать дед не мог, да это и не получалось на реке. Туманный ветер разрывал слова в клочки, и обрывки фраз застревали в нем.
– Надо включить предупредительные огни и давать гудки. Чтобы не дай бог не наскочить куда.
– Не волнуйтесь капитан, все меры уже приняты.
«Ты ослеп и оглох», – мелькнуло у капитана, и тут же стерлось. Боцманово лицо в тумане почему-то напомнило капитану хоря. Особенно усы. Это рассмешило его.
– Вот капитан, вы и смеетесь. Это лучше.
– Это вы, боцман… ваши усы.
– Ну скажете, капитан, – с ноткой обиды в голосе ответил боцман. Капитану стало все же как-то легче.
Ветер усиливался. Туман стал рассеиваться, предгрозовая темнота окутывала реку, тревожные крики чаек повисали в густеющем летнем воздухе.
– Темнеет, – вглядываясь в реку, сказал капитан. – Не кажется вам, боцман, что кто-то кричит на реке?
Слова деда, что висели в тумане, принесло ветром на судно.
– Капитан, в такую погоду кто выйдет на реку…
– Черт! – капитан опять увидел в боцмане хоря, ему вдруг стало страшно.
– Знаете, боцман, кого вы мне напоминаете в тумане?
– Знаю, хоря. Я за добычей охочусь, – глаз боцмана сверкнул. На большом корабле вдруг погас свет. Боцман что-то кричал матросам про аварию.
