поужинать.
За ночь, пока была бессонница, Золотарев написал стратегию развития, выслал ее владельцу фирмы, у которого он, по рекомендации Крайнова, был накануне на собеседовании, и уже под утро, с обновленными мыслями, что все образуется, глупый картонный тестер, обмакнутый в женскую мочу, не может указывать им, что делать дальше, менять их жизнь, заснул.
Он еще спал, когда пришла Марина и, разбудив его, сказала, что тест подтвердился, она в самом деле беременна. Твердо сказав мужу, что будет рожать, в своих мыслях она не имела той твердости, что показывала на словах. Ей было тяжело и с двумя детьми, а третьего сейчас, когда у мужа нет работы, когда он так ведет себя с ней, как в случае с икрой, не видя ничего в своей ярости… Да, она видела, что он любит Ваньку и Варю, но любит ли он ее? А сейчас у него нет работы, а есть ипотека, пожирающая их и без того небольшой семейный бюджет, но главное, она увидела, что у него нет радости от услышанного, что он впервые за все время их знакомства чего-то испугался. Испугался этой ее беременности. Она вспомнила, как он обрадовался беременности Варей, как он стал ласковей с Мариной обращаться, думать и больше заботится о ней, сразу же, с первого мгновенья ее слов о ее второй беременности. А сейчас он сидит и молчит, ничего не говоря ей, впервые он ничего не говорил ей в ответ, еще не спорил и не доказывал, и, конечно же, она женским чутьем видела это, не радовался ее беременности.
– Марин, мы не можем рожать… Мы не можем сейчас рожать, – повторил он.
– Ну, это раньше надо было думать! Я буду рожать, и все!
– Ты пойми, Марин, мы сейчас… не можем, у нас ипотека по 30 тысяч в месяц, я еще не получил работу и если получу, будет всего 50 и минус ипотека, останется двадцать! Мы не проживем! Ты же понимаешь…
– Мы станем многодетными. У нас будут льготы!
Ее взгляд сузился. Он знал это ее состояние, когда она, симпатичная, ласковая, послушная женщина из интеллигентной семьи, превращалась в маленькую фурию, которая переставала понимать простые слова и замолкала только в ответ на его крик. Но сейчас было совсем другое, не диваны и ковры, от которых его жена с наслаждением избавлялась, не слушая его доводов и аргументов, а что-то большее…
– Марина, эта беременность наша, а не твоя. И нам вместе решать, что делать! Понимаешь? Мы должны сделать аборт!
– Нет, я буду! Я буду рожать! А ты как хочешь! Устраивайся на работу! Иди сторожем! Ты вот не думал своей головой, когда меня трахал, теперь вот и зарабатывай! – перешла на крик Марина.
– При чем здесь сторожем, ведь ипотека, 30 тысяч!
– Продадим эту квартиру и уедем…
– Куда?! Марина, куда! Ты же знаешь, нас никто не ждет! С тремя детьми мы никому не нужны!
– В деревню. Или к твоим родителям поедем, ты же такой умный, сумел сделать ребенка!
– Марина, это еще не ребенок! Ну какой это ребенок? Там еще ничего нет! Зародыш, и все!
– Это у тебя в голове ничего нет! А у меня ребенок! Понял, ты?!
Золотарев до последнего держался, стараясь не повышать голос и контролировать себя и свои слова, стараясь убедить Марину, но она уже не слушала его.
– Ну, давай посмотрим! Марин, давай посмотрим в интернете, – Золотарев быстрыми ухватистыми привычными движениями сел за компьютерный стол, включил компьютер, стал быстро набирать в Яндексе нужные запросы.
Он быстро, надеясь, что предчувствие окажется на его стороне и сейчас там, в Марине, нечто совсем еще эмбриональное, нечто, что еще совсем не человек, не его ребенок, он, кажется, помнил, ведь он смотрел, когда радовался вместе с Мариной их первым беременностям, их будущим Ваньке и Варе, что там, где-то на первой неделе, всего только сперматозоид и ее яйцеклетка, никакой ни человек…
«
– Марина, это… У него нет еще мозга, ты понимаешь?! Мы должны сделать аборт! Какая деревня! Ты что?! – он попытался поймать ее руку, но она, отдернув руку и, не обращая на него никакого внимания, словно его не было, смотрела в экран монитора, смотрела на картинки человеческих зародышей.
– Я звоню своей маме, – сказала она.
