«Как меня зовут? – думал я. – Какое у меня имя? Какая у меня фамилия? Кто я? Неужели у меня в самом деле есть возлюбленная по имени Ольга, или вся прошлая жизнь – плод фантазий больного ума? Да-да, конечно же, все реально! Совсем как пьющие минареты в Стамбуле! А если ничего не было? А если все это – Борисов, Ольга, Людмила – существовало только в моей голове?»
Однажды я подошел к чертовой стене, которая не спускала с меня глаз, и начал с силой тереть по ее щербатой поверхности указательным пальцем. Кожа на пальце постепенно истончилась, а потом лопнула, и из ранки потекла кровь. Кровью я написал на стене огромными буквами ОЛЬГА. Меня охватило ощущение бесконечной радости и спокойствия. Мне начали нравиться мои душевные страдания и даже боль стертого пальца. Потому что боль напоминала мне, что я человек. Я сидел на лежанке и, глядя на слово ОЛЬГА, пытался оживить ее образ перед глазами. Это помогло мне победить стену. Стена сдалась. Теперь она была просто обычной, грязной, гадкой стеной, она больше не смотрела на меня и не следила за мной.
Приносили еду, я ел, спал на лежанке, справлял нужду в углу, потом вновь приносили еду, и я ел, спал, справлял нужду, затем опять приносили еду, опять я ел, опять спал и опять справлял нужду. А потом еще, и еще, и снова, и опять… Не знаю, месяцы прошли так или годы… Волосы у меня доросли до плеч, а борода – до груди. Волосы и борода были единственными моими инструментами измерения времени».
Глаза девушки все чаще закрывались. Я понял – она вот-вот уснет. Отчего-то мне вспомнились слова старинной турецкой народной песни, которую пела мне бабушка:
Средь высоких гор ее сон сморил, Кареглазой красавице глаза закрыл. У этой девушки глаза были черными, но сон ее все-таки сморил. Значит, рассказ о Мехмеде мы окончим завтра, но нет! С нечеловеческим усилием она поднимает голову, встает, говорит: «Одну минуточку, пожалуйста!», идет в ванную, там умывает лицо, вновь садится в кресло передо мной. Решительная и уверенная в себе, глаза широко раскрыты.
На работе я сообщаю, что собираюсь уволиться. После произошедшего я не нахожу в себе сил работать дальше. Начальство идет навстречу. Мне выплачивают все возможные пособия по увольнению и выходное пособие за все прошедшие годы.
Я продаю все, что у меня есть. Откладываю деньги, которых будет хватать на жизнь до тех пор, пока я не достигну пенсионного возраста, и которых достаточно для погашения пенсионных взносов. Хотя пока я еще не пенсионер, мысленно я себя уже причисляю к пенсионерам. Я начинаю новую жизнь в качестве бывшего строительного инженера Ахмеда Арслана, пенсионера.
На оставшиеся свободные деньги я покупаю подержанный автомобиль и начинаю на нем объезжать окрестности Стамбула. Сначала езжу по Румелии. Затем направляюсь в сторону Шиле. Однако повсюду толпы стамбульцев, особенно по выходным.
Одним днем спускаюсь к морским скалам у Румелийского маяка и, сидя на заросших водорослями камнях, долго смотрю на Черное море. Погода портится, тучи обволакивают небо, море сереет, в отдалении сверкает молния. Мне это все почему-то кажется неким знаком. Вскочив в машину, еду по берегу Черного моря в сторону Болгарии. Иногда дорога сворачивает от моря, часто ныряет в лес, а затем вновь возвращается к прибрежным скалам.
Потом я внезапно вижу табличку «Ялыкёй», и дорога сворачивает вправо. Я тоже сворачиваю. Место, куда я в конце концов приезжаю, именно такое, какое я ищу: безлюдное, негостеприимное и находится на севере. Я спрашиваю, есть ли пансион. Мне показывают дом бакалейщика, а на следующий день я узнаю, что продается обветшавший дом напротив.
Я же говорю, это все было для меня знаком. Значит, мне нужно здесь остаться, поселиться тут, а может быть, даже здесь умереть и быть погребенным. Почему? Потому что это место не связано с моей жизнью. Это место для меня как Луна, оно далеко от моего прошлого. Я здесь не знаю ни одного человека, и меня здесь никто не знает. Меня ожидает замкнутая жизнь, далекая от расспросов, дружбы, общества. Это все, что мне нужно.
Тот дом я покупаю. Делаю ремонт. Планирую новые комнаты, выписываю из Стамбула полки и книги и начинаю жить новой жизнью. Я больше не задаю вопроса: «Где ты, Мехмед?» Однако Мехмед неожиданно возвращается.
– Как, как, как?
– Знаю, что тебе очень интересно, – говорю я, – но до момента его появления нам еще очень долго.
– Вы позволите задать вам один вопрос?! – воскликнула девчонка.
– Конечно, давай!
