В то же время ей хотелось разговорить меня. В конце концов, она подавила растерянность и спросила о главном:
– Убитая Арзу-ханым была вашей любовницей?
Теперь было ясно видно, как она взволнована тем, что, кажется, поймала настоящую сенсацию. Ей, единственной среди десятков журналистов, наводнивших Подиму, удалось найти любовника убитой женщины и разговорить его!
– Нет! – опустил я ее с небес на землю.
– Как это – нет?
– Мы не были любовниками с Арзу.
– Но вы же только что… – теперь она еще больше стала похожа на обиженную маленькую девочку. – Вы же только что сказали…
– Что я сказал?
Тут она взорвалась. Брови нахмурились, губы сердито поджались, она гневно посмотрела на меня и спросила:
– Мы что, с вами тут в игрушки играем, Ахмед-бей?
Как она была хороша! Эта девчонка, у которой каждую минуту менялось настроение и которая, очевидно, очень дорожила собственным достоинством, была очень интересным объектом для наблюдений. Самое странное, что с каждой минутой ее красота проступала ясней. Потому что выражения ее взгляда и лица постоянно менялись, как погода на Черном море.
– Нет! – громко сказал я. – Я не смеюсь над вами. Но вы задаете такие сбивчивые вопросы, на которые невозможно толком ответить. Садитесь, я угощу вас кофе. Давайте поговорим, спрашивайте, что хотите.
Теперь мне удалось пробить брешь в ее решимости. Гнев девчонки прошел. Она снова растерянно взглянула на меня и согласилась.
Затем я уговорил ее пройти в
– Я поняла, – вздохнула она, – я так и предполагала.
Я не понял, что именно она поняла, но спрашивать не стал, да мне и не хотелось. Теперь она смотрела на меня так, как смотрят на неведомое создание – изучающе, немного пугливо, но по большей части с любопытством. Так смотрят на неизвестное насекомое.
Все в ней было очень красиво – и ее брови, и ее черные глаза, и черты ее лица, и ее плечи, и ее изящное упругое тело, но больше всего мое внимание привлекали ее губы. Я не могу сказать, что у меня особая страсть к губам, тем не менее мне кажется, что губы специально задумали в качестве инструмента, который помогает девушке выразить ее душевные терзания. Сейчас они ничего не выражали, но я был уверен, что выражение губ еще не раз поменяется за время нашего разговора.
Пока я ходил, девчонка извлекла из своей большой черной сумки цифровой диктофон. Ну такой, как сейчас делают – тонюсенький, металлического цвета.
– Я хочу задать вам несколько вопросов под запись. Конечно, если вы позволите, – сказала она.
– Конечно позволю. Но у меня есть одно условие.
– Какое условие?
– Я задам вам столько же вопросов, сколько вы мне.
– Но ведь это я беру у вас интервью.
– А разве, чтобы задать вопрос, нужно обязательно брать интервью?
– Нет, – сказала она. – Но задавать вопросы – это моя работа.
– Послушайте, перестаньте понапрасну спорить. Просто это – мое условие. Вы не обязаны давать ответы на те вопросы, которые вам не понравятся.
Я замолчал, она тоже замолчала. Мы смотрели друг на друга, стараясь, чтобы кто-то из нас первым отвел взгляд, как в игре в «гляделки». Правда, она не знала, что я способен играть в такую игру бесконечно. Я могу сидеть, как мумия, не мигая и не отводя взгляда, до последнего вздоха.
Через некоторое время она сдалась и, примирительно кивнув, нажала на кнопку диктофона. Прежде всего она спросила, кто я, почему живу в Подиме, чем занимаюсь, на что живу, откуда знал Арзу и ее мужа. Я обо всем рассказал, и был искренним.
2
Беседа о любви и ревности и проклятье знать свою судьбу
Рассказал я следующее:
– Я инженер, точнее говоря – в прошлом я был строительным инженером. Мне пятьдесят восемь лет. Считается, что наша семья родом из Стамбула.
