Он сложил руки на груди крестом, как святой.
Собаки смущенно закашлялись — не залаяли, а именно поперхнулись.
Если бы они могли, они бы зарыдали, как рыдают дети, у которых разводятся родители.
О ужас! (Собаки зажмурились, и Дамка спрятала голову за спиной Тузика.)
Чума-Игорек полез деду за пазуху.
В этот момент слегка треснула дверь, собаки опомнились и бешено залаяли, и в квартиру свободно, как к себе домой, вошла телеведущая, бывшая ворона Валька-Валькирия, в сопровождении редакторши телевидения, которая заорала:
— Вот вам дед, вот вам вся мебель! И стулья, и табуретка!
Валька-ворона же увидела немую сцену — Чума-Игорек, взявший старика за воротник, и тетка с головой как тыква, которая этого деда схватила сзади, и сказала:
— Во ястребки! То, что надо! Заберем их на передачу! Один к одному. Вали все кулем, потом разберем! Есть у них Барби?
— Есть, есть, — сказал мальчик Чума. — Вот у него.
И Чума для достоверности похлопал по дедовой рубашке.
Дед Иван стоял ни жив ни мертв.
— А, — сказала Валька, — я его знаю.
Собаки истошно лаяли на Вальку.
Она поднялась на цыпочки, замахала руками, как ворона, и гаркнула в ответ.
Собаки присели и замерли, закатывая в ужасе глаза.
Редакторша, растопырив локти, словно хозяйка на базаре, стала копошиться в домике, табуретку не нашла и ухватила скамейку, приготовленную дедом для игры на органчике.
Скамейка была прикреплена к органу намертво и не поддавалась.
Маша, сидящая у деда на груди, постаралась, чтобы клей застыл, как мрамор.
Пыхтя, редакторша вертелась так и сяк.
— Не получается, это одно целое, — застонала она.
— Берем все целое, — весело сказала Валька. — Там ребята отпилят. Все едем. Так. Езжайте, я сама дойду.
Тут же в форточке оказалась ворона, которая, треща перьями, протиснулась на волю и была такова — как грязная тряпка, пущенная хозяйкой в мужика и в полете размотавшаяся…
Души прекрасные порывы
Заботливо придерживая деда Ивана с двух сторон, Чума и Шашка повели его вниз.
Он шел как деревянный.
— Але! — раздался тихий голосок в наушнике у Маши. — Как слышите, прием! Радистка Кэт на проводе.
— Вас слышу, — отозвалась Маша.
— Меня положили в сейф и заперли, ничего не видно и не слышно.
— Я скоро там буду, — сказала Маша.
А на телевидении работа кипела: действительно, ассистенты поставили виселичку, положили клубок суровых ниток для связывания рук за спиной, поспорили при этом, Валькирия (она уже прилетела) кричала, что руки будут отрублены к тому моменту, когда надо будет вешать, а Сила Грязнов настаивал, что руки надо отрезать не до конца, чтобы обрубки оставались.
Сила Грязнов вообще развернулся во всю мощь и потребовал занавесить все черным, разжечь настоящий огонь, для себя велел принести маску Бэтмена и черный кожаный плащ.
Перед ним сияли любимые сорок экранов.
На двадцати стояла кастрюля, готовая закипеть, на остальных шли фрагменты из «Лебединого озера».
Грязнов жевал сразу десять жвачек.
Валентина Ивановна даже слегка устранилась от дел и любовалась со стороны Эдиком-Силой, повторяя как заведенная:
— Класс! Ну, отморозок, ты и крутой! Прям как этот! Все в кассу, центровой! Погоди, сопли оботру!
— Уйди, не лезь! — кричал Сила, размазывая сопли по лицу полой кожаного плаща.
Тем временем у входа на телевидение ассистенты суетились, отбирая из многотысячной толпы рожи пострашнее. Но годящихся было так много и такие выразительные у всех были лица, что ассистенты буквально сбивались с ног — и тех хотелось, и этих, и эту семейку, и ту, которая пришла как с поля боя: у бабушки с дедушкой на лбах стояло по синяку, как будто им припаяли печати, отец с матерью держались за левые глаза, обведенные траурной чернотой, а девочка с рогаткой имела раздутое ухо и прихрамывала, держась сзади за джинсы.
