зажигалки подрагивал. Сигарету она зажала в зубах.
– Здесь нельзя курить.
– А ты всегда следуешь правилам, знаешь, что нельзя, что можно? Пошли посмотрим, может, кому помощь нужна.
Глава пятая
В поисках женщины
1
Писательница L смотрит на каталку, которую везут два санитара-парамедика. Тело, пристегнутое к носилкам, завернуто в одеяло и перетянуто ремнями. Это тело еще дышит. Люба думает: человеческому телу на этой земле отпущено не так уж много. Сколько раз за одну жизнь успевает оно вобрать в легкие воздух, сколько раз выдохнуть, вытолкнуть этот отработанный воздух обратно?
Писательница L стоит в гостиничном холле, провожая глазами носилки.
И Люба здесь, на пороге гостиницы, смотрит вслед Элис. Писательница L и Люба – одно и то же лицо, но восприятие происходящего у них (у нее) не совпадает. Женщина Люба страдает, ей страшно, больно за девочку, что увозят прочь. Писательница L откладывает в копилку события, удаляющиеся фигуры, звуки, произнесенные слова, то, как падает свет, собственные чувства, мысли, ощущения. Она безмолвно свидетельствует, и этот свидетель внутри не жалеет, не любит, не ждет, но лишь жадно собирает факты и ощущения: мелочи, детали, оттенки, события.
Любе представляется Элис – покоящаяся, везомая, увозимая на санитарной каталке. Где-то она читала – невидимый мысленный экран, куда проецируются образы, расположен чуть выше оси зрения. Она поднимает глаза к горизонту. Видит горы, плазу впереди, но поверх всего наслаивается видение – Элис.
2
Женщина просыпается в гостиничном номере. Она еще дремлет, но пробуждающаяся физиология тела настойчиво напоминает о себе. Сладость утренних быстрых снов нарушена телесной нуждой – надо встать и дойти до туалета. Вместо этого она протягивает руку, чтобы включить телевизор. Мерцает экран, звучит голос диктора, новости мира просачиваются в полутьму, но она еле различает слова и снова проваливается в сон, уговаривая тело перетерпеть, не напоминать о себе. Во сне к ней приходит призрак, преследующий ее.
Впрочем, кто кого преследует? Она не успевает додумать эту мысль. Призрак растворяется в розовой воде. Это рассвет окрашивает воду кровавыми пятнами? Это рассвет, рассвет.
3
– Мне снился сон.
– Тебе все еще снятся сны?
– Часто. Мы были в старом доме. Комнаты длинные, вытянутые, как коридоры. Просторные, словно пещеры, но с низкими потолками. Старые потертые ковры, утратившие лоск и ворс, бледно-грязно-зеленовато-горчичного цвета. Я ждала – во сне будешь ты, но тебя там не было. Тарелки, приборы, длиннющие столы, свечи. Застолье, еда, разговоры, гости – богатые, высокомерные, неприветливые жители Новой Англии. Эдакие «бостонские брамины», старые деньги и связи. Мне казалось, у них между собой почти родственные отношения, а я среди них – чужая. Ханжеские, вежливые улыбки, не заинтересованные в ответах вопросы о том о сем. Пустые лица, брезгливо и удивленно приподнятые брови. Поджатые, напряженно растянутые в неискренних улыбках, твердые губы.
– Ты говоришь, словно пишешь.
– Я так думаю. «Зачем же ты нас сюда привел?» – спросила я своего спутника. Со мной был спутник. Может быть, мой муж. Он только лишь растерянно, как бы застенчиво улыбался. Я ведь туда бежала, бежала потерянно, искала что-то или кого-то. Казалось, вот-вот найду. Но тут же теряла или терялась… Может, я тебя искала? Такая беспомощность, потерянность. Комнаты, комнаты, комнаты. Потом этот мой спутник пошел спать в какую-то маленькую спальню, похожую на нишу. Он забрался по лесенке, залез в это пространство между полом и потолком. Потолок – низкий, в полчеловеческого роста, подобно антресолям. Кровать широкая, две большие подушки, пуховое одеяло; рюшечки, воланы, волны пуха и шелка. Кровать занимала почти все пространство ниши.
Теперь мой спутник засыпал, утопая в волнах необъятной постели, обложенный со всех сторон подушками, словно дитя в утробе. Уплывал в сон. Засыпал, проваливался, когда почувствовал рядом чье-то присутствие: тепло, запах, звуки, дыхание. Открыв глаза, увидел большую собаку. Темная, свалявшаяся, грязная, вонючая шерсть. Горячие бока. Собака уткнулась ему носом в подмышку, прижалась. Ее бока тяжело ходили, лапы подрагивали.
Казалось, она сейчас задохнется. Вся спальная ниша наполнилась собакой, ее запахом, шерстью, пыхтением, тоненьким присвистом. «И-и-и» – так она скулила, тихонечко, когда поднимала голову. Потом опять, уткнувшись в него, сопела.
– Это ты пишешь вслух или рассказываешь мне свой сон?
– Не знаю. Может, уже и пишу вслух.
У него случился приступ клаустрофобии. Воздух повис над ним, потемнел, сгустился. Темная туша собаки заслоняла отверстие выхода. Пока не поздно, пока он еще не задохнулся, оттолкнуть животное в сторону, убежать или сбросить это чудище вниз, спустить с лесенки, закрыть дверь… Собака
