заворочалась и приподнялась на толстых лапах. Он в ужасе перевернулся на другой бок, к стене, но в тот же момент почувствовал, что животное уже стоит над ним. Что-то горячее, упругое и скользкое уткнулось ему в ногу. Господи, да это же был собачий член!
– Вот это уже неплохо! Совсем неплохо, моя дорогая. С этим можно что-нибудь сделать, хороший материал. Ты молодец!
– Затем мне уже снилось совсем другое. Во сне я пыталась сообразить – как получилось, что мысли и чувства моего спутника мне так доступны? Была ли я тогда собой или этим спутником? Может, и собакой я тоже была? Но собачьи чувства были мне неведомы, не ощущала я себя собакой.
– Послушай, Люба, а ведь это интересно. Когда ты – это ты, и тот кто с тобой, и собака – тоже ты… И член собачий!
– Постой, мне снилось… Мне еще снилось…
4
Снилась ей дама. Персиянка – так думалось. Можно ли во сне думать? Но сон длился, и снилась эта дама с тяжелым лицом, пористой кожей и бронзовыми, рыже-красными прядями длинных и густых волос. Это была уже другая глава того же самого сна. Куда делся ее спутник? Где был пес? На персиянке дорогие украшения: перстни и серьги; широкие шелковые штаны и мужская рубашка навыпуск, на ногах новые кроссовки. На гордом, носатом лице – выражение скуки и высокомерия. Лицо словно бы вырублено топором из старого дерева ценной породы. Обрамленная этими бронзовыми, мощными волосами, голова сидела на шее высоко и крепко. И шея над расстегнутой верхней пуговицей рубашки крепкая, полная. Рядом с ней – сын; несмотря на сон, она понимала их родственные отношения, знала – они ждут, давно ждут. У сына крупные черты лица, как у матери, толстые губы, словно предназначенные для жадных, сочных поцелуев. Перстни на волосатых пальцах, глаза с поволокой.
Рядом с первой сидела вторая – пожилая – дама. И тоже чего-то ждала. Люба примечала все вокруг, но при этом удивлялась – где же ее давешний спутник? Спит? Убежал? Или его съела собака? И чего они все ждут? И почему она-то здесь оказалась?
Вторая дама – еврейка с Каштанового Холма.[101] А с ней некто белый, аккуратно одетый, вежливый. Садовник? Шофер? Наверное, она наняла его за наличные, платит ему хорошо. А он добрый, заботливый, старается вовсю. Может, еще его отец работал на ее отца? Может, они выросли вместе?
Это была ортопедическая клиника, поняла Люба. На стенах – картинки и фотографии, на тумбочках и столиках – брошюры, рекламы услуг. Здесь все равны. Бесплатный кофе из машины. Она вспомнила: бывала здесь раньше. Как клиника могла попасть в ее сон? В приемной чинно и тихо сидят люди, у которых болит спина. Им все равно, что происходит вокруг – во внешнем мире. У них болят спины. Только боль, всепоглощающая боль для них реальна.
В углу сидит толстый, с животиком дядька в круглых очках и крупным носом, который загибается крючком к женственному, извращенному, чувственному изгибу верхней губы. А рот его напоминает натянутый непристойным голеньким и пухлым амурчиком лук. На нем грубые черные башмаки на толстой, каучуковой подошве. Рядом – простенькая женщина средних лет с тщательно уложенными, выкрашенными в естественный каштановый цвет волосами. На ней черный байковый жакет с молнией и с надписью на рукаве «Harley-Davidson». На ее усталом лице голубенько и жидко светятся неаккуратно и наивно подведенные глаза. Маленькой трудовой ручкой с наклеенными короткими темно-бордовыми ногтями она удерживает за руку своего толстячка. С благодарностью и теплом бесконечно счастливого существа, о котором заботятся, которого заметили, пригрели, она заглядывает ему в широкое лицо. Любе кажется, что эта женщина не видит его, а лишь бесконечно благодарит, блаженствует, излучая тепло, нежась от внимания, – передышка в очерченном круге одиночества.
Еще одна пациентка. Присела у входа, на диван. Короткое платье. Серое, вязаное. Голые ноги, обнаженные выше колен. Черные высокие сапоги. Образованная, устроенная, успешная. Флирт. Сексапилка. Откидывает волосы. Обмен взглядами. Оценка. Понимание. Приятие.
Телевизор, подвешенный в углу под потолком, показывает последние новости. Пациенты сидят, почти не двигаясь и не обращая внимание на происходящее на экране.
Обама. Губы Обамы. Губы мужика, ноги женщины в сапогах. Волосы персидской дамы. Перстни ее сына. Холодная осень. Новая Англия.
5
– Я все поняла, я поняла свой сон, – говорит Люба. – Мне пора возвращаться домой. Меня зовет моя бостонская судьба.
– Поехали со мной в Калифорнию, – тут же предлагает ей Нина.
– Что я буду там делать?
– То же, что ты делаешь у себя в Новой Англии, – писать.
– У меня семья. Сын. Муж.
– Думаешь, ты им нужна?
– Наверное.
– Ты мне нужна.
– Я тебе не нужна. Тебе нужны любовь и восхищение тобой. Ты просто думаешь, что я буду твоим продолжением.
– Это не так. Значит, ты меня совсем не поняла.
– Кто кого может понять? У меня своя жизнь, моя собственная судьба.
