Про девушку, которая была бабушкой

Антон Павлович Чехов вырос в мещанской среде, темной, лживой, лицемерной. Не стану цитировать знаменитые, миллион раз повторенные строки Чехова из письма к брату о том, каким должен быть интеллигентный человек. Хотя эти восемь пунктов хорошо было бы вешать на стены школьных кабинетов, как вешают таблицу Менделеева или портреты великих ученых. Внутри Чехова было ядро человека совестливого, благородного и душевно щедрого. Ему стоило больших трудов, очень больших, как он сам признавался, по капле выдавливая из себя раба, стать таким, каким хотел и мог быть.

Внутри Саввы, чьи мама и папа были театральными деятелями, жил Хам. Тщательно замаскированный, тепло устроившийся, не желающий подвергаться каким-либо треволнениям и переменам. Обнаружить этого Хама можно было, только близко сойдясь с Саввой. Большинство коллег не подозревали о наличии Хама. Я сравниваю Савву с великими людьми, поскольку он сам считал себя гением. Пушкин и вслед за ним Блок четко разделяли народ и чернь. У Саввы простонародье имело одно определение – быдло. В сущности, если уж совсем глубоко снимать стружку, то Хам считал быдлом всех, кто не понимал великого творчества Саввы, непризнанного поэта. Савва мог тонко иронизировать над человеком, который не знал, что такое мужская и женская рифмы. Этот человек не присутствовал, когда Савва рассказывал, как тот ляпнул, что женская рифма у Цветаевой или Ахматовой, а мужская у Лермонтова или у Маяковского. Среди тех, кто смеялся, подозреваю, не все знали про ударения слов в конце строки. Да и знание это не такое уж обязательное. Когда я однажды назвала одного интересного автора человеком с левой резьбой, Савва рассмеялся и решил, что назвала автора придурком. Хотя я имела в виду, что он необычный, неординарный. Савва, мужчина как-никак, понятия не имел, что в технике применяются механизмы с разнонаправленной резьбой, а левую делают в опасном оборудовании, газовом, например. Савва зарабатывал деньги, блестяще справляясь с литературным ширпотребом, но резал, отбраковывал рукописи по-настоящему талантливые. Его тонкий вкус распространялся только на уже признанные произведения.

Савва мне посвятил цикл стихов. Порыв был прекрасен, а исполнение никуда не годилось. Не знаю, как ведет себя настоящая муза лирической поэзии Эвтерпа, когда ее подопечные оказываются бездарны. Я в качестве музы продержалась почти два года, а потом постаралась спустить на тормозах наше с Саввой общение. Ссылалась на домашние дела и находила еще кучу причин не встречаться. Савва разразился очередным поэтическим циклом. Подарил мне его, я приняла с благодарностью, но даже не заглянула в папку с рукописью. И не сильно переживала, бросив Савву. Для поэта неразделенная любовь многократно больший стимул к творчеству, чем счастливая.

Мои родители и Данька не были знакомы с Саввой. Мне хватило того, что сын некоторое время скучал без Андрея.

– Мама, почему к нам не приходит дядя Андрей?

– Мы с ним немножко поссорились и теперь не дружим.

– А кто виноват?

– К сожалению, я.

– Ты попроси прощения.

– Пробовала, не прощает.

– Но со мной ведь он не ссорился! Почему он ко мне не приходит?

Даньке тогда было шесть лет. Спустя двенадцать лет я его спросила:

– Ты помнишь дядю Андрея?

– Нет, а кто это?

– Мой бывший поклонник.

– Серьезно? У тебя были поклонники? Много?

– Как обезьян в джунглях.

Хорошо, что у детей короткая память.

В 1992 или в 1993 году мы приватизировали квартиру. На трех собственников (папу, маму, меня) требовалось заполнить по две бумаги печатными буквами с данными паспортов и проч. Исправления, подтирки, описки не допускались. Даже я при своих корректорских навыках переписывала дважды. На людей, особенно стариков, толпящихся в коридоре ЖЭКа, было больно смотреть. Они ходили сюда каждый день, как на работу, только работа не может представлять собой многочасовые очереди. Мне стало жаль старушку, которая вышла из кабинета в слезах, пятый раз заставляют переписывать. Я предложила помощь. Мы отошли к подоконнику, и я стала заполнять ее бумаги, сверяясь с документами. В очереди давно ходили слухи, что если дать денег, то жэковцы сами заполнят. Но кому дать и сколько? Спросишь, только навредишь, еще пуще обозлятся, отомстят.

Я сосредоточенно писала (печатными буквами! на машинке заполнять бланки не разрешалось), диктовала себе по слогам и не заметила, как ко мне выстроилась очередь. Меня приняли за сотрудницу, которая за деньги оказывает помощь! Очнулась, только когда в очереди вспыхнула ссора – кто за кем стоял, кто отходил, а его не признают. И еще посыпались вопросы, сколько стоят мои услуги и есть ли льготы для участников Войны или только для инвалидов Войны. Я пыталась отбиться, говорила, что просто помогаю бабушке, бесплатно. Меня заверили, что никому не скажут, спросили, сколько я беру, «только заполни эти чертовы бумаги».

– И что тут у нас происходит?