Про девушку, которая была бабушкой

– Она точно умалишенная, – сказала Маша, – если не преступница, захватившая квартиру. Где документы на квартиру?

– Твоя практичность меня радует, – похвалила я невестку. – Документы на месте. Я не умалишенная, просто чудом помолодевшая.

– Я тебе сейчас так помолодею, – пригрозил Данька, – что остаток жизни в памперсах проведешь! Где моя мама?

– Сынок, веди себя прилично! – попросила я.

– Я тебе не сынок! Если сейчас же не скажешь, где моя мама, то я тебе…

Что он мне – не дослушали. Раздался звонок домофона.

Подозрительно глянув на меня, Маша сказала:

– Я отвечу! И не смотри так на моего мужа!

– Как так? – говорила я в спину невестке, отправившейся в прихожую. – Как хочу, так и смотрю на сына!

Я пыталась утихомирить Даню, говорила ласковые слова, в ответ он рычал на меня неинтеллигентно, если не сказать, крайне грубо.

Вернулась Маша:

– Устрицы привезли. Говорю же, тут вип-бордель устроили.

– Почему если устрицы, то сразу вип, – пожала я плечами. И спохватилась. – Не в том смысле, что бордель. Я ждала… жду на… просто на обед одного близкого мне человека.

– Эта аферистка тут полностью освоилась, – сказала Маша мужу.

– Где моя мама?

– Давай ты для разнообразия, – предложила я сыну, – станешь задавать другие вопросы? А то ты похож на дядю Валеру.

У Машиного дяди после инсульта случился психологический эмбол – пробка. Он говорил в разных интонациях только одно слово – Тань. Татьяной звали его жену. Два месяца строчил как из пулемета тань-тань-тань. Потом отошел, но нормальная речь так и не вернулась.

– Откуда ты знаешь про моего дядю? – встрепенулась Маша.

– Я даже знаю, что на последний день рождения ты хотела подарить Даньке сноуборд, но ошибочно купила в спортивном магазине кейтборд. Вместо катания с горок, фигуры на асфальте.

– Правда? – повернулся Данька к жене.

Маша пожала плечами.

– А ты тоже хорош, – обратилась я к сыну. – На пятилетие, на деревянную свадьбу, подарил Маше фигуру верблюда. Намек прозрачен до пошлости – я на вас горбачусь.

Недоумение, замешательство на лицах детей было хорошим знаком. Но тут позвонили в дверь. Курьер из магазина деликатесов прибыл вместе с Любовью Владимировной и Катей.

При виде внучки я пришла в бурный восторг, подхватила ее на руки:

– Внученька моя яхонтовая, бриллиантик мой ненаглядный! Любовь Владимировна, здравствуйте! Примите, пожалуйста, доставку, расплатитесь, деньги на столе в кухне. Мой драгоценный изумрудик! Кнопочка моя золотая!

Я приговаривала наши любимые словечки («Бабушка, говоли какая я ювелилная»), кружила внучку. И это было прекрасно! Только ради этого стоило помолодеть, сбросить вес.

– Немедленно отдай мою дочь! – Маша тигрицей была готова броситься на меня.

– Пожалуйста! – взмолилась я. – Минуточку, три минуточки! Я так давно не видела внучку и никогда не могла вот так подбрасывать… Я только покажу ей игрушки, подарки.

Не дожидаясь ответа, помчалась в детскую, опустила внучку на пол, присела рядом, обвела рукой:

– Это все для тебя. Открывай коробки, играй. Катюля, ты веришь, что я твоя бабушка?

– Велю.

Да здравствуют дети! Пусть будут прославлены их уста, глаголющие истину!

– А чего ты такая длугая? – спрашивала Катя, схватив первую коробку с лего для девочек.

– Я была в сказке, мне там дали молодильных яблочек.

– И мне дадут? – Катя бросила лего и взялась за куклу, наряженную принцессой.

– Обязательно! Только зачем тебе молодильные яблочки? Чтобы снова в люльке оказаться? Давай мы попросим для тебя шапку-невидимку или…

– Эй! – на пороге стояла Маша. – Там к тебе клиент пришел.

– Какой клиент? О господи! – Я рванула в прихожую.

Гости съезжались на дачу…

В одной руке у Жени был небольшой изящный букет, коробка с пирожными, в другой руке – пакет, из которого торчало горлышко бутылки