– Маша! – строго потребовала я. – Прекрати! Деньги заработаны мной за многие годы. Даня, дядя Витя Самохин откладывал часть моей зарплаты, а сейчас выдал. Спокойно! Никто не задает никаких вопросов! Женя! Ты плохо прячешь улыбку, уж лучше смейся в голос. И не жди, что я стану рассказывать про… про Гольдманов.
– Это кто? – спросила Любовь Петровна. – Тут живут?
– Никаких вопросов! – повторила я. – Все молчат! Я набираю телефон Самохина и включаю громкую связь.
– Самохин, привет!
– Здорово, Калинкина! Вернулась? А как там твоя…
Витька был благодушен и настроен на долгую болтовню.
– Отлично! – перебила я его. – У меня мало времени. Я вручила детям деньги на квартиру. Они в понятном недоумении. Сейчас ты четко скажешь, откуда у меня тысячи долларов.
– А Данька не знал, что ли?
– Если бы знал, давно бы вытряс из тебя. А Маша, не забывай, что она банковский работник, насчитала бы такие проценты, ты бы без штанов остался. Сейчас, кстати, еще не поздно.
Угроза подействовала.
– А я что? – напрягся Самохин. – Я по-честному. Отдал твои гонорары за… за несколько лет.
– За двадцать лет, если быть точными. Все, спасибо! Привет Свете! Пока! – Я нажала отбой. – Убедились? – спросила я сына и невестку. – Данечка, сыночек! Если этих денег мало, продай участок. Я там была, я больше не боюсь. Даняк! Только не уезжайте! Что я без вас, без Кати? Вот у Жени тоже дети за границей. Это несправедливо! Мы будем век вековать как два брошенных старика.
– Особенно ты! – хмыкнул Данька. – Не нужны мне эти деньги, и участок продавать я не собираюсь.
– Отлично! – подхватила я. – Тогда на свои гонорары я построю дачу. Для внучки. Чтобы у нее было… как у тебя было… Даня, вы не уедете?
– У меня фимоз головного мозга, – устало сообщил Даня.
Это жаргонное выражение стало популярным. Фимоз – медицинский термин, сужение крайней плоти мужского члена. Фимоз мозга – оскорбительная оценка интеллектуальных способностей человека.
Я знала, как ответить в том же духе:
– Помогает живительная эвтаназия.
В комнату заглянула Катя:
– А на кухне сопли текут!
– Это устрицы, – пояснила я Жене. Повернулась к Любови Владимировне. – Хорошо бы убрать блюдо в холодильник. – Подхватила внучку на руки. – Катенька, скажи, кто я.
– Моя бабушка Шаша.
– Вот! Слышали? – торжествовала я. – До ребенка быстрее дошло, чем до вас. Катенька, а почему мы стали опять картавить и шепелявить? Мы ведь с тобой занимались, и у тебя хорошо получалось. Скажи р-р-рыба!
– Л-рыба!
– Скажи р-рак!
– Л-рак!
– Кряк! – прервал наши упражнения Даня. – Катя, иди сюда!
Я опустила внучку на пол, она подошла к отцу, он подхватил ее. Точно хотел спрятаться, укрыться, почувствовать родное тепло, отсидеться, избавиться от морока, страха, непоняток.
– Доченька? – спросила Маша. – Почему ты думаешь, что эта девушка твоя бабушка?
– Потому что она бабушка.
– Но ведь она очень молодая. И худая. А твоя бабушка Саша была полной и пожилой.
– Она молодительных яблоков поела.
– Точно яблок? – слегка боднул ее Даня. – Не грибочков? Такое впечатление, что тут все объелись галлюциногенов.
– В лесу грибов нет, – сообщила я не к месту, но по случаю.
Меня радовало, что Данька уже не трясся, не злился, не лез в драку. Выглядел он, конечно, неважнецки. Как человек… как человек, у которого пожилая мама вдруг стала молоденькой девушкой.
Женя, наконец, прервал молчание, обратился к моему сыну:
