Всё та же я

– Я отнюдь не была грубой. Просто констатировала факт.

– В наши дни это и есть грубость. Что вижу, то говорю. Я просто очень честная. Язык откровенного хамства. Мы все прекрасно знаем, как это делается.

– Как ты меня назвала?

– Агнес… Дорогая… – Мистер Гупник перегнулся через стол, накрыв ее руку своей.

– Что они говорят? – спросила старая миссис Гупник. – Попросите их говорить громче.

– Я сказала, что Таб нахамила моей подруге.

– Начнем с того, что она вовсе не твоя подруга. Она твоя платная помощница. Впрочем, я сильно подозреваю, что в плане друзей ничего лучшего тебе и не светит.

– Таб! – одернул ее отец. – Ты говоришь отвратительные вещи.

– Но это чистая правда. Никто не хочет иметь с ней дело. И ты не можешь продолжать делать вид, будто не замечаешь, что это так. Куда бы вы ни пошли. Папочка, ты в курсе, что ваша семья – объект для насмешек. Вы оба стали клише. Она ходячее клише. И ради чего? Мы все знаем, какой у нее план!

Агнес сорвала с коленей салфетку и скатала в комок:

– Мой план?! Так ты хочешь сказать, какой у меня план?

– Такой же, как и у всех остальных хитрожопых иммигрантов. Ты каким-то чудом сумела уговорить папу жениться на тебе. А теперь делаешь все возможное и невозможное, чтобы забеременеть, родить ему ребеночка или даже двух, а затем через пять лет развестись. И ты обеспечена на всю оставшуюся жизнь. Оба-на! Никаких тебе больше массажей. Только «Бергдорф Гудман», личный водитель и постоянные ланчи с твоей польской шоблой.

Мистер Гупник наклонился над столом:

– Табита, я запрещаю тебе произносить в этом доме слово «иммигрант» в столь уничижительной манере! Твои прадеды были иммигрантами. И ты сама потомок иммигрантов.

– Но не таких иммигрантов.

– Что ты этим хочешь сказать? – побагровела Агнес.

– Мне что, по буквам тебе повторить? Есть те, кто добивается цели тяжелым трудом, а есть те, кто добивается этого, лежа на своей…

– Чья бы корова мычала! – взвилась Агнес. – Ты в свои двадцать пять живешь исключительно на средства траст-фонда! Ты хоть когда-нибудь в жизни палец о палец ударила? И не тебе меня учить. По крайней мере, я знаю, что такое работа…

– Да-да. Сидеть верхом на голых мужиках. Отличная профессия!

– Довольно! – Мистер Гупник вскочил с места. – Табита, ты очень не права и должна извиниться.

– С какой стати? Потому что не смотрю на нее через розовые очки? Папочка, мне неприятно это говорить, но ты совершенно ослеп и не видишь, что на самом деле представляет собой эта женщина.

– Нет! Это ты ошибаешься!

– Неужели ты думаешь, она никогда не захочет иметь детей?! Папа, ей двадцать восемь! Ау, очнись!

– О чем они говорят? – сварливо спросила у невестки старая миссис Гупник, и Вероника что-то шепнула ей на ухо. – Но она упоминала о голых мужчинах. Я сама слышала.

– Табита, это, конечно, не твое дело, но в нашем доме больше не будет детей. Мы с Агнес договорились об этом еще до того, как я на ней женился.

Таб скорчила презрительную физиономию:

– Ну надо же! Она договорилась. Словно это хоть что-то значит. Такие, как она, соврут – недорого возьмут, лишь бы выйти замуж. Папочка, мне неприятно это говорить, но ты ужасно наивный. Через год-два случится маленький такой инцидент, и она уговорит тебя…

– Никаких инцидентов! – Мистер Гупник хлопнул рукой по столу с такой силой, что зазвенело стекло.

– Откуда тебе знать?

– Потому что я сделал чертову вазэктомию! – Мистер Гупник сел на место. У него тряслись руки. – За два месяца до свадьбы. На горе Синай. С согласия Агнес. Ну что, теперь ты довольна?

В комнате стало тихо. Таб сидела с открытым ртом.

Старуха огляделась по сторонам и спросила, уставившись на мистера Гупника:

– Леонард сделал аппендэктомию?

У меня вдруг зазвенело в голове, где-то в районе затылка. Я, словно с большого расстояния, слышала, как мистер Гупник требовал, чтобы дочь извинилась, видела, как та отодвинула стул и выскочила из-за стола, так и не извинившись. Видела, как Вероника переглянулась с мужем и приложилась к