В заведении было на удивление пусто. Грейфе был не один — с ним сидели еще двое неулыбчивых пожилых мужчин в одинаковых серых костюмах.
— Гельмут, я прошу прощения за долгое отсутствие, — начал Грейфе, едва пожав мне руку. — Но если ты не против, сразу к делу. Не пугайся этих двух товарищей: это друзья. Я работаю на германскую разведку.
— Я подозревал что-то подобное, — ответил я, пытаясь скрыть удивление.
— Конечно, подозревал, — улыбнулся Грейфе. — Но если пошел разговор без обиняков, я не буду зря болтать и сразу предложу тебе работать с нами. Ты же хочешь помочь фюреру и партии?
— Хочу, — я улыбнулся в ответ.
В эту минуту моя судьба была решена.
Через пять лет Грейфе снова позовет меня, уже прошедшего пекло Испании и смертельно уставшего от всего, на работу — на этот раз уже в СД. И я снова не смогу отказаться.
Нет, никто не заставлял меня соглашаться на эту работу. Не было никаких угроз расправы с семьей, пистолетов у виска, шокирующих компроматов. Я сам хотел этого. Мне нравилось.
В конце октября бездеятельная и мягкая осень для меня закончилась. Было много работы, для которой требовались мои таланты. И я не мог упустить такого шанса увидеть, чего я могу достичь на самом деле.
В декабре умерла мать. Я не пришел на похороны — было много работы. Отец разозлился на меня и говорил, что я ему больше не сын.
Время и место неизвестно
Гельмут проснулся от пения кукушки.
Она все никак не хотела замолкать — далекое и прозрачное «ку-ку» доносилось откуда-то издалека, оно было еле слышным, но размеренным, как тиканье секундной стрелки. Гельмут разлепил глаза и понял, что он лежит на той самой кровати, где ночью (ночью ли? Кажется, это была ночь) сидел незнакомый человек.
В комнате было светло от красного утреннего солнца, из открытого окна пахло травой и хвоей.
Он сел на краю кровати и понял, что уснул прямо в одежде. Достал из кармана портсигар с папиросами (пересчитал — все еще семь), закурил, снова осмотрелся. Комната не изменилась — по-прежнему только кровать и стол. В окне были видны черные верхушки елей.
Странно, вчера елей здесь не было. Впрочем, хватит уже удивляться, подумал Гельмут.
Кукушка не замолкала. Гельмут чувствовал себя смертельно уставшим.
Он вышел на крыльцо с папиросой в зубах и увидел, что вокруг больше нет никакой деревни. Дом окружали высокие ели, через ветви которых пробивались красные солнечные лучи. Было холодно и сыро. Небольшая тропинка, устланная пожелтевшей хвоей, вела вглубь леса.
Всматриваясь вдаль, Гельмут вдруг заметил, что за стволом широкой ели возле тропинки прячется человек.
Он спрыгнул с крыльца, втоптал окурок в землю и быстро зашагал по тропе. Человек не собирался убегать. Это был тот самый незнакомец, который сидел на кровати — в такой же белой ночной рубашке, с бледным лицом и покрасневшими глазами. Он вышел на тропинку, видимо, поняв, что прятаться не имеет смысла, и улыбнулся быстрым движением губ.
— Почему вы не дома? — Гельмуту не пришло в голову ничего, кроме этого бессмысленного вопроса.
Человек промолчал. Он больше не улыбался.
— Деревня куда-то исчезла, — продолжил Гельмут, не прекращая попыток наладить диалог.
— Ты все еще спишь, — сказал незнакомец.
Гельмут почему-то почувствовал прилив злости. Ему захотелось ударить этого непонятного человека в лицо, свалить на землю и отпинать ногами.
— Ты уже очень глубоко, — продолжил незнакомец. — Глубже, чем когда-либо. Скоро все закончится.
— Насколько скоро?
— Найдешь болотное сердце и узнаешь. Слышишь кукушку? А я нет.
Гельмут сжал кулаки, зажмурился, глубоко вдохнул и выдохнул.
— Хорошо. А кто ты такой? — спросил он, слегка успокоившись.
Человек задумчиво посмотрел на свои руки.
— Зато я могу посмотреть на свои руки, а ты нет, — улыбнулся он.
Гельмут не стал проверять.
— Я твоя простыня и твоя подушка, — продолжил человек. — Я делаю твой сон мягче. Иначе они бы давно нашли тебя. Ты заметил, что их здесь
