— Фрау Метцгер не снимает свои украшения, даже когда спускается в подвал, — защищается Зиглинда. — Я буду очень аккуратна.
— А если фрау Метцгер завалит обломками вместе со всеми украшениями? И тело не найдут? Нет, слишком рискованно.
Зиглинда молчит — с мамой нельзя спорить. Говорят, фюрер приготовил специальный газ для немцев, чтобы безболезненно усыпить весь народ, если дикие азиатские орды ворвутся в страну. Впрочем, об этом тоже не стоит рассказывать маме.
Мама отпирает шкатулку с драгоценностями — кстати, почему ключ в замке? — и вынимает брошь, украшенную папиными молочными зубами, чтобы освободить место для кольца.
— Можно посмотреть? — просит Зиглинда, и мама передает ей брошь.
Зубы кажутся неправдоподобно маленькими.
— Почему ты не носишь ее, мама?
— Не модно.
— Разреши мне походить. Хотя бы сегодня.
На запястьях Зиглинды еще видны следы от браслетов, будто она испачкалась соком ежевики, но и те быстро исчезают.
— Только сегодня, — соглашается мама и прикалывает брошь к воротничку дочери.
Папа, вернувшись с работы, ни слова не говорит про брошку. Непонятно, заметил ли он ее вообще. Раньше он всегда шутил, что его младенческие зубы кусают дочь за косичку. В этот раз он молчит. Зиглинда догадывается, что у папы устают глаза от работы.
— Папа, какие еще есть возможности?
— Что? — переспрашивает он.
— Ты сказал тете Ханнелоре, что еще есть возможности. Какие?
Папа не отвечает, но Зиглинде ясно, что он все знает, просто не имеет права сказать.
Ответ сам находит Зиглинду, словно по волшебству. Вечером, убираясь на кухне, она замечает листовку на полочке для писем, и, еще прежде чем достать ее, понимает, что там написано про возможности.
— Юрген! — зовет она. — Иди сюда!
Существуют две возможности…
Мы — немцы!
И у нас есть только две возможности:
или мы настоящие немцы, или ненастоящие.
Если мы настоящие немцы, значит, все порядке; если мы ненастоящие немцы,
то у нас есть две возможности:
или мы верим в победу, или не верим.
Если мы верим в победу, значит, все в порядке; если мы не верим,
то у нас есть две возможности:
или мы берем веревку и живо вешаемся, или не вешаемся.
Если мы берем веревку и живо вешаемся, значит, все в порядке; если мы не вешаемся,
то у нас есть две возможности:
или мы прекращаем бороться, или не прекращаем.
Если мы не прекращаем бороться, значит, все в порядке; если мы прекращаем,
то у нас все еще есть две возможности:
или красная метла, следующая за англо-американскими войсками, сметет нас с лица земли, или Сталин загонит нас на каторгу в ледяную сибирскую пустыню.
Если нас сразу сотрут с лица земли, это по сравнению с каторгой не так уж плохо; если погонят в Сибирь или еще куда-то,
то у нас есть две возможности:
или сдохнуть по дороге, или выжить.
Быстрая смерть в таком положении — уже удача; если же она не придет,
то остаются две последние возможности:
или работать на варваров до конца своих дней, без надежды увидеть семью и Родину, или, как только представится возможность, пытаться бежать и получить выстрел в спину.
Поскольку в обоих случаях конец — могила, то больше никаких возможностей нет.
