которым они были привязаны, воткнулись красными, белыми и синими кнопками в ясное небо. Мама Джин-Хо была права: это красиво.
И тут послышался голос миссис Сансом:
– Битси! – Она стояла по ту сторону изгороди и держала тот шарик, что упустила Сьюзен. – Битси, у нас весь двор в детских пустышках, – сказала она.
Мама Джин-Хо сказала:
– О господи.
– Пустышки в розовых кустах. И в водосточной канаве, и на кизиле.
– Мне очень жаль, Дотти.
– Тот телевизионный кабель, что свисает с электрического столба в проулке, просто унизан пустышками.
– Мы все уберем, честное слово! – пообещала мама Джин-Хо. – Господи, я и не думала, что они упадут.
– Шу-Мэй! Посмотри-ка! – окликнул их папа Джин-Хо.
Мама Джин-Хо обернулась к нему так поспешно, словно он ее выручил.
Он стоял на заднем крыльце, а Джин-Хо до той минуты думала, что он вышел во двор вместе со всеми.
– Ну-ка, что тебе принесла Сосочная фея? – сказал он Шу-Мэй.
«Ооо! – воскликнули все гости. – Шу-Мэй! Пошли скорее смотреть!»
Шу-Мэй переводила взгляд с одного лица на другое, а губы ее по-прежнему были сложены кружком. Мама понесла ее вверх по ступенькам, в дом, посмотреть, что же ей досталось.
Нет, не «американская девочка». Но тоже вполне хороший подарок – маленькая колясочка, чтобы катать вместо магазинной тележки. Коляска стояла у камина, к ручке была привязана красная ленточка.
– Наверное, твоим кенгуру понравится? – спросила мама.
Шу-Мэй не ответила, но когда мама спустила ее на пол, она пошла к тележке, вынула своих кенгуру-маму и кенгуру-детку и сложила их в коляску. И принялась катать их по гостиной. Без соски во рту она казалась как будто неодетой. Из-за маленького роста Шу-Мэй приходилось поднимать руки, чтобы дотянуться до ручки коляски. Все снова сказали: «Ооо!»
Люси приковыляла к ней и тоже ухватилась за ручку, и они стали вместе катать коляску, а папа Джин-Хо и папа Люси нащелкали примерно миллион фотографий.
В гостиной Зиба тем временем раздавала из мини-холодильника газировку. Джин-Хо газировку пить не разрешалось. Она взяла баночку и вернулась к подоконнику, где снова устроились Афина и Полли.
– Какие дырки больше болят – наверху ушей или внизу? – интересовалась Афина. – Я тоже хочу сделать новые дырки, но моя мама говорит, много дырок – это не клево.
– Не клево? – взвилась Полли. – Просто потому, что она взрослая.
И они улыбнулись друг другу, словно лучшие, старинные подруги. На Джин-Хо они внимания не обратили.
Дейдра болтала по телефону в углу, стоя лицом к стене и понизив голос. Она обзавелась бойфрендом, Джин-Хо знала, хотя ей всего тринадцать, и, по мнению мамы Джин-Хо, это очень, очень преждевременно. А Бриджит рассказывала Мерси Коупленд, в какую школу она ходит, в какой класс и так далее, бедняжка Бриджит, а Мерси пресерьезно кивала, прихлебывая свою газировку.
Доставшаяся Джин-Хо газировка отдавала жестянкой, но, может, так и должно быть.
Теперь папа Люси фотографировал дядю Эйба с тетей Джанин. Они соединили руки, словно парочка в кино, и выставили напоказ все зубы, и дядя Эйб приговаривал: «Чеддер! Рокфор! Монтерей Джек!» – это он шутил так. Но папа Люси больше не снимал, он разговаривал в гостиной с Сами.
– По меньшей мере три мегапикселя! – говорил он.
Джин-Хо пробралась мимо них, держа руку с банкой газировки пониже – на случай, если столкнется с мамой. Но где же мама? А, вот она: стоит на крыльце с дедушкой. Джин-Хо видела их сквозь внутреннюю дверную решетку, а они стояли к ней спиной и даже не заметили, как она подошла и прижалась к решетке носом. Дедушка говорил маме, что у него полно дел. На лужайке все еще лежат ветки толщиной в его руку.
– И зачем я обзавелся электропилой вместо бензиновой, сам не знаю, – рассуждал он. – Казалось бы, очевидная мысль: если мне когда-нибудь понадобится пилить деревья, то из-за бури, которая вполне может повредить провода. А теперь я вынужден пользоваться ручной пилой, и у меня еще восемь или даже десять осталось…
– Понимаю, папа, – сказала мама Джин-Хо, – и я не пытаюсь тебя удерживать, честное слово. Но если ты спешишь уйти по другой причине – из-за Сами и Зибы, – то это, право, глупо. Они рады тебя видеть! Нисколько не чуждаются!
– Нет, это я понимаю, – отвечал дедушка. – Господи! Никакого отношения к ним это не имеет. Все дело в моем дворе, понимаешь… – Голос его замер, а потом дедушка вдруг заговорил совсем не о том. Он сказал: – Я все перебираю и перебираю, как это было, пытаюсь разобраться. Говорю себе: она казалась такой счастливой, ничем не дала мне понять, что не так. Зачем она позволила мне увериться, будто любит меня? Я вспоминаю, как она подавала
