Надо что-то предпринять!
Утром она сидела в своей машине у роскошного дома Джереми. Вот сейчас он выйдет, она как-то придумает, что случайно здесь оказалась… а там видно будет.
Кэти надела сегодня свой лучший наряд, тщательно уложила волосы. Фигурка, правда, немного подкачала, надо бы похудеть… но она постарается.
Тогда ведь, в тот вечер, несмотря на то, что она не худышка, все у них было хорошо…
Из дома вышел Джереми. Как всегда элегантен и подтянут! Вот над ним-то совсем не властны годы.
Он подошел к своему «Ламборджини», открыл его.
Кэти уже собралась выйти из своего крошечного автомобильчика, как Джереми, обернувшись к окнам дома, воскликнул:
— Дорогая, поторопись, мы опаздываем!
Двери дома распахнулись еще раз, и из них вышла молодая женщина в легком белом костюмчике с маленькой сумочкой через плечо. Она села в серебристый автомобиль рядом с Джереми, и машина прошелестела совсем близко с застывшей от изумления Кэти.
У беззаботной женщины в белом костюме был очень знакомый ледяной взгляд голубых глаз.
Это была Анна.
Мой друг — банановый король
За окном было то противное, слякотное время, которое Ира терпеть не могла. Начало апреля. Ветрено, зябко… что-то неуверенное было в природе сейчас. Как и в ее жизни…
Ира считала, что в ее жизни нет счастья. И уверенности, что оно будет, тоже не было. Вроде — не глупа, училась хорошо, после института вышла замуж и, как все считали, очень удачно. Он был из приличной семьи, тоже закончил журфак, и поначалу их жизнь была безоблачна и весела. Родители сложились и купили молодым квартиру, — двухкомнатную, в хорошем районе, недалеко от метро. Казалось, жить бы да радоваться. Но Сергей, видимо, заскучал в браке, и года через полтора Ира стала замечать неладное. Приходил он домой поздно, всегда навеселе, на ее вопросы хамил или отмалчивался. В общем, им пришлось расстаться.
Сразу встал вопрос — где жить? Договорились свою продать, а две купить. Денег на две однокомнатные не хватало, Ира заняла у богатой подруги. И вот счастье — она теперь живет отдельно от своего дурацкого мужа, не слышит его вранья, оправданий, а то и откровенного хамства.
Квартира Ире досталась с мебелью. Здесь раньше жила старушенция, да умерла год назад. Что-то с сердцем. Мебель была несовременная, Ире захотелось чего-то новенького. На полное обновление денег не было, и она решила поменять два шкафа и поставить вместо кровати диван. Старую же надо было куда-то деть — то есть продать за копейки, лишь бы увезли.
Приехали грузчики, стали таскать вниз шкафы. Ира, чтобы все было быстрее, вынимала ящики. И — что это?! За ящиками в углублении лежала толстенькая косметичка и еще коробочка. Ира открыла сначала косметичку и ахнула! Там были золотые колечки, серебряные и золотые сережки с камушками, браслеты. Ира в камнях мало что понимала, но то, что это драгоценности, поняла сразу. Коробочка была набита старыми письмами. Видимо, они представляли для хозяйки какой-то интерес.
По идее, все надо было вернуть. Но сын старушки, молодой еврей, который приезжал из Германии хоронить свою маму, туда же и уехал. Она не знала его адреса. Так и получилось, что наша небогатая Ира самым неожиданным образом стала наследницей… Впрочем, из всего этого сверкающего богатства она носила только сережки с небольшими бриллиантиками.
Была апрельская серая суббота. Ира проснулась и долго, не вставая, лежала и глядела в потолок. Вернее, на люстру. Люстра была старая, из чешского хрусталя, с голубыми подвесками. Они иногда покачивались от невидимого движения воздуха, и от них исходил тонкий, чуть слышный перезвон.
«Так вот и Леонида Гавриловна на люстру смотрела», — подумала Ира. И жизнь вдруг показалась такой никчемной, ненужной… вот так она будет лежать, лежать и умрет… от тоски… двадцать семь лет! Ни семьи, ни детей. А из ухажеров — Илья, который не то, что жениться, а сам ухода требует, словно за ребенком. Нет, это не жизнь…
Резкий звонок прервал ее печальные размышления. Ира вздрогнула. A-а, она и забыла, что вчера поменяла звонок в телефоне. Тихую, спокойную мелодию на резкую трель.
— Спишь, что ли? — голос Маринки был под стать звонку — веселый и резкий.
— Теперь уже нет!
