однообразной. Один кинотеатр, одно кафе, кругом лес и военные площадки. И одни и те же лица.
А здесь — нетронутая природа. Говорят, запросто можно встретить медведя, и что еще хуже — медведицу с медвежатами. Это только в кино они такие милые, а в жизни, — говорил Бригадир, — агрессивные и злые. Офицер, друг Бригадира, однажды ружье от страха потерял — за ним гналась медведица!
Рыбачка, широко раскрыв глаза, слушала байки бывалых охотников. Она никогда не смогла бы стать охотницей, потому что очень любила животных. А вот рыбки, бьющиеся на крючках, не вызывали у нее никакой жалости.
А Бригадир смотрел на нее и думал: «Несправедливо со мной жизнь обошлась, встретил именно ту, которую всегда хотел видеть рядом, а она — чужая жена».
Щук тогда сняли с жерлиц целых одиннадцать штук! Уха была отличная, наваристая, такая вкусная. Рыбачка ела вместе со всеми, сидя у костра на пенечке, среди молчаливых деревьев, затерянная у северного глухого озера, и была просто счастлива…
…Ухи осталось на донышке. Рыбачка разделила все ребятам. Рыбак разлил остатки водки сыну, себе, хотел и Рыбачке налить, но она отказалась, улыбнувшись: «Я штурман, мне нельзя».
Собрались быстро. Попрощавшись с дивным озером, чуть поплескивающим им вслед легкой волной, рыбаки тронулись в путь. Обратная дорога нравилась Рыбачке так же, как и дорога сюда, в эти благословенные места в середине России. Она прикрыла на минуту усталые от недосыпа глаза. Скоро они высадят в небольшом городке Рыбака и его сына и помчатся домой, в свой беспокойный город. Она опять увидит по дороге печальные полузаброшенные деревни, в которых они с Мужем привыкли покупать ягоды и огурцы. Хотя у них на базаре в городе все было в изобилии, а, может, и дешевле, но им нравилось покупать у старушек, молча стоявших у своих покосившихся домов, с надеждой глядевших на проносящиеся мимо машины…
А потом будет самое замечательное в этой дороге — маковое поле. Рыбачка каждый раз просила остановиться здесь.
Среди высокой зеленой травы алели яркие маки. Они всегда росли почему-то вместе с васильками. Это был изумительный живой ковер! Наверное, влюбленная пара — Василек и Мак. Но мак — тоже мужского рода. Некрасиво получается.
«Может, Маковка», — подумала Рыбачка и засмеялась.
Наказание
Дом встретил его запустением. Отовсюду глядел беспорядок спешного отъезда — брошеная мятая газета на полу, фартук жены на стуле, в прихожей — старый резиновый сапог. «Надо бы поискать другой, да и забрать в город, — подумал Старик, — скоро дожди начнутся, а ходить не в чем».
Он смахнул со стола забытые крошки, раздвинул занавески, присел у окна. Старые яблони поприветствовали Старика легкими кивками. Сколько же им лет? Неухоженные, разлапистые, они год за годом приносили урожай крупных яблок. Жаль, что все белый налив — не лежат совсем. Паня всегда много варенья варила, снабжая дочку и внуков. А теперь вот висят, и собрать их некому… эх!
Тяжело вздохнув, Старик открыл входную дверь и вышел во двор. Огромные желтые золотые шары качались в такт ветру, спрашивая: «А где же ты так долго был, хозяин? Мы заждались».
Весь огород зарос осотом и полынью, — там, где раньше радовали его глаз высокие грядки огурцов, нагло расползлись в разные стороны безобразные колючки чертополоха. Старик подошел к покосившемуся сараю, открыл дверь и отпрянул — прямо ему под ноги выскочил бело-рыжий кот и метнулся к забору. Наверно, мышей там искал. Из темноты на него пахнуло легким запахом козьего навоза, и почему-то именно от этого захотелось плакать.
Как они с Паней козу свою любили! Да… интересный случай был тогда — украли ведь козу-то. Ночью увели! Пошел с утра кормить, а ее и нету! Все- таки, наверное, цыгане козу воровали. А кому она еще нужна, старая уже… тогда Митрич помог, полковник, — поговорил с кем надо, и козу другой ночью привели. Уж они с Паней не знали, как и пожалеть ее — свеженькой травки давали да молочка попить. А она только дрожала и косила на них невеселым своим глазом. Может, и обидели ее Там…
Старик дошел до баньки и устал. Присел на чурбачок, задумался. Открытая дверь баньки поскрипывала жалобно, скособочившись на одной петле. Да, и нету их тут всего-то месяцев пять, а все расстроилось, поломалось. Хоть и старый он, а все каждый день чего-то делал, колотил потихоньку. Хозяйство ведь на нем и держалось. У Пани все голова болела, давление подскакивало. Давно уже и копал только он, и сажал. Паня только строго следила за ним — не дай Бог со двора в магазин уйдет, да чекушку там купит…
Старик улыбнулся — вспомнил, как соседка Маша ему частенько наливала рюмочку, да с бутербродиком через забор или калитку у колодца подавала, пока Паня не видит! Забор тогда еще из сетки был, это после ТОГО случая соседи забор глухой сделали. Да… а как он цветы Машеньке дарил! То шары золотые, то флоксы, то астры — смотря какое время года было на дворе. А однажды — так целую охапку красных тюльпанов! Наверно, никто ей столько цветов не дарил. И совсем не за рюмочки, а потому что, — что греха таить! — был в нее тайно влюблен. Вот на старости лет случилось с ним такое! Часто
