мире государстве победившего пролетариата. Он был идеологически и социально наш: из пролетарской среды, обличал капитализм, воспевал свободу и даже революцию! Он своим творчеством являл поддержку нашей идеологии в цитадели империализма — в США. Вот такую ему без спроса выделили роль. А надо ведь хоть кого-то издавать из зарубежных писателей? Вот его и издавали.
Но! В бюрократизированной стране, где все было расписано! Где все было вогнано в рамки и стиснуто в рамках! Где как закон проповедовали послушание, подчинение законам, коллективизм, подчинение человека интересам общества и государства, работу исключительно на государство и всеобщее благо, все — строем, хором, в ногу, по приказу, с энтузиазмом, по правилам! Всем поровну! — Джек Лондон с его гимном человеческой свободе и силе, с его восхищением человеческим мужеством и благородством — Джек Лондон, герои которого признавали только правду и справедливость, а на закон им было плевать, если он противоречил правде и справедливости. Лондон, герои которого вершили справедливый суд собственной рукой и брали на себя всю ответственность, без этого ханжеского скулежа о государственном суде, недопустимости самоуправства и так далее всей этой мерзостной хренотени. В которой жили советские люди как в липкой паутине. Джек Лондон — герои которого убивали врагов, силой отбирали свое, своим горбом и мужеством и удачей богатели, и это было хорошо и похвально, герои которого не были привязаны к одному месту и одной профессии — а в Советском Союзе полагалось сидеть и работать на одном месте, крестьяне вообще были закрепощены почти, а менявших места и работы в газетах презрительно называли «летуны», и кэгэбэшники в отделах кадров брезгливо смотрели их трудовые книжки и читали нотации… Вот в СССР этот Джек Лондон, который был за все то — настоящее, честное, мужественное, сильное, свободное, благородное, самостоятельное — чего так не хватало советским людям — вот этот Джек Лондон был самым издаваемым в СССР писателем. Самым издаваемым! Из всех, кто не входил в обязательную школьную программу. Уступал он по тиражам только Андерсону — но тот проходил по ведомству детской литературы, там другие планы и разнарядки, и там гораздо меньший ассортимент, так что Андерсон тут не в счет.
Слава Джека Лондона, любовь к нему, влияние его — были огромны.
И вот на его могиле я, через пятьдесят лет после того, как впервые его прочитал, уже на другом склоне жизни, в полдень, в августе, в жару, натощак, бросив россыпью розочки разноцветные на его надгробный камень, хлебнул из горла за него и за все, что он сделал, бурбона «Джек Дэниэльс» в квадратной стеклянной бутылке, и глотнул еще, и никогда в жизни не пил ничего сорокаградусного легче и чище, как роса, как слеза, само шло, в жару натощак из горла, только на полбутылке остановился, подумав, что потом еще надо трезво себя чувствовать, а то глупо как-то и вообще. Вообще никогда мне так легко не пилось. Честно, даже удивительно! Поразительного качества напиток. Причем именно разлитый в Калифорнии, тоже имеет значение. Ну, это что называется — смотря с кем ты пьешь…
Эмигрант мой, шофер-проводник, деликатно отошел в сторонку, очень душевный был человек, так что я тихонько мог разговаривать. Я и сказал: «Слушай, Кид, а не крепко ли будет? Спирт с перцовкой и виски и так уже забористая штука, а тут еще и ром, и коньяк, и… — Лей, тебе говорят! Кто тут готовит пунш — ты или я? — Сквозь пар было видно, что Мэйлмют Кид добродушно улыбается».
Этим рассказом — «За тех, кто в пути» — открывались когда-то все сборники избранных рассказов Джека Лондона. Этим рассказом он начал когда-то, двадцатитрехлетним молодым человеком, свою блестящую и молниеносную писательскую… не карьеру, какая карьера у писателя?.. судьбу свою сияющую и короткую.
Рассказ этот символичен. В нем уже намечено все главное, что будет во всех лучших рассказах Джека Лондона — а их только шедевров под сотню.
Здесь есть суровая жизнь. И настоящие мужчины, вырубающие у жизни свою законную долю. И справедливость, восстановленная собственной рукой вопреки закону. И закон, преследующий честного сильного человека. И мужество другого человека, твоего врага, который служит закону, исполняет закон, честно служа неправому делу, но таков его долг. Это столкновение сильных, храбрых, благородных людей, которые ходят по краю смерти и не боятся ничего.
Случай — карточный проигрыш партнера — лишает человека честно заработанных денег. Он по совести возвращает свое — нарушив этим несправедливый закон, но закон, и теперь подвергается преследованию. Честные люди, настоящие мужчины — на его стороне, они всегда на стороне справедливости, а если справедливость противоречит закону — тем хуже для закона, он не прав.
Это Джек Лондон, это он — продолжает главный киплинговский мотив: «Чудесами богата память их, но скуден морской доход, и то, что досталось ценою зубов, за ту же цену идет!».
В этом первом его рассказе — «За тех, кто в пути!» — уже есть, прорисован, обозначен, высказан весь его главный мотив, главная идея, главный взгляд на жизнь: человек сам отвечает за все — за себя и свою судьбу, за свой выбор и свои поступки, отвечает за все, что творит; отвечает за свою совесть, за добро на земле, за торжество или поругание справедливости. И еще — самое главное — всегда: человек в ответе только перед своей совестью, только перед добром и истиной, как он их понимает, и человек прежде всего исполняет свой долг — тот, который сам признал над собой, то, что он сам по жизни считает своим долгом.
Человек рассчитывает только на себя и свою силы, свое мужество; он никогда не жалуется ни при каких обстоятельствах, это невозможно, он живет в той жизни, где жаловаться — немыслимо, неправильно, глупо, невозможно. Человек всегда берет на себя ответственность за свои решения и поступки, не передоверяя это ни государству, никому, никаким инстанциям. «И мера — в руке его» — это о мужчинах Джека Лондона. Не только в руке — в сердце. В душе.
