демонстрируя бурбонский герб на своем плече (уголовным преступникам в дореволюционной Франции палач выжигал на плече клеймо королевскую лилию), уверял русских помещиков, что этим знаком отметили себя принцы крови, чтобы узнавать друг друга в эмиграции. Мнимому принцу воздавались доверчивыми провинциалами королевские почести, и он чуть было не женился на дочери своего гостеприимного хозяина (Lйonce Pingaud, Les franзais en Russie et les russes en France. Paris, 1886, p. 89).
Альтернативой домашнему воспитанию, дорогому и малоудовлетворительному, были частные пансионы и государственные училища. Частные пансионы, как и уроки домашних учителей, не имели ни общей программы, ни каких-либо единых требований. На одном полюсе здесь стояли дорогостоящие и привилегированные столичные пансионы, открытые для доступа лишь детям из аристократического круга. Таков был, например, известный пансион аббата Николя. Вигель вспоминал: 'Тайный иезуит, аббат Николь, завел в Петербурге аристократический пансион. Он объявил, что сыновья вельмож одни только в нем будут воспитываться; и сколько с намерением затруднить вступление в него детям небогатых состояний, столько из видов корысти положил неимоверную плату, ежегодно по 1500 рублей, нынешних шесть тысяч' (Вигель, т. I., с. 91-92). В этом учебном заведении воспитывались будущие декабристы М. Орлов и С. Волконский, дети из аристократических фамилий: Голицыны, Нарышкины, Меншиковы, сюда же были отданы Александр и Константин Бенкендорфы, сыновья подруги императрицы Марии Федоровны, лезшие из кожи, чтобы попасть в аристократию Из пансиона Николя вышли не только будущие декабристы, но и будущий шеф корпуса жандармов. Наряду с эффектно составленной учебной программой, иезуиты умело занимались пропагандой католицизма - многие из воспитанников в будущем сделались католиками. Николь, который, 'воспитывая русскую молодежь, верил, что трудится также для Франции' (Lйonce Pingaud, op cit., p. 234), сумел привлечь на свою сторону и русскую аристократию, находившуюся в значительной мере под влиянием эмигрантов - сторонников 'старого режима' (таких, как графиня Головина), и молодых либералов из ближайшего окружения Александра I, и таких завзятых врагов галломании, как Растопчин, писавший ему: 'Когда речь идет о гербах или качестве вина, я охотно советуюсь с г. ** и г.***. Но, когда дело касается воспитания, я обращаюсь к Вам, г. аббат. Надеюсь, что этим я доказал Вам, насколько я люблю мое дитя' (Lйonce Pingaud, op cit, p. 235). П многое знал о пансионе Николя. И не только по разговорам современников - его самого в 1811 г. собирались поместить в 'Иезуитский коллегиум в Петербурге'. В [Программе автобиографии] П записал: 'Меня везут в П.[етер]Б.[ург] Езуиты. Тургенев. Лицей' (XII, 308). На другом полюсе находились плохо организованные провинциальные пансионы. Представление о них дают воспоминания В. Н. Карпова о харьковских пансионах начала XIX в.: 'Пансион Якимова шел в параллель с пансионом для девиц. В этом пансионе учились тихонько, не спеша, а между тем с успехом переходили из класса в класс на радость родителям и на пользу отечеству. Но этот пансион недолго существовал и был закрыт вследствие происшедшей в Основянском бору дуэли надзирателя Фейерзена с учителем географии Филаткиным за красавицу жену Якимова [...] Пансион 'Немца' более других требует, чтобы на нем остановиться. О 'Немце' ходили тогда легенды, будто он был привезен стариком Кузиным в Россию в качестве камердинера. По ходатайству Кузина он был записан на русскую службу и, получивши первый чин, получил право на открытие пансиона [...] Это был человек высокого роста, худой, с желтым лицом, раздражительный, суровый на вид, с седыми, нависшими на глаза бровями и с весьма плохим мнением о русских детях. Он их открыто называл наглецами и бездарными животными. 'Die russischen Kinder das ist etwas unmцgliches, darum sie sind alle dummkцpfig!' ('русские дети - это нечто невозможное, все они тупоголовые') - был его постоянный и обыкновенный отзыв о всех русских детях. И вот этому лицу и было вручено воспитание русского юношества. Бедное русское юношество!' (Карпов В. Н. Воспоминания; Шипов Ник. История моей жизни. М. - Л., 1933, с. 148-149).
В значительно большем порядке находились государственные учебные заведения.
Большинство русских дворян по традиции готовили своих детей к военному поприщу. По указу 21 марта 1805 г. в обеих столицах и ряде провинциальных городов (Смоленске, Киеве, Воронеже и др.) были открыты начальные военные училища в количестве '15 рот'. В них зачислялись дети 'от 7 до 9-летнего возраста, которые, пробыв в училище 7 лет, переводятся для довершения воспитания в высшие кадетские корпуса. Для окончания военного воспитания благородное юношество поступает в два высшие кадетские корпуса в Петербурге' (Яблочков М., цит. соч., с. 603). Кроме двух - Первого и Второго - петербургских кадетских корпусов, среднее военное образование молодые люди могли получить в пажеском корпусе, в т. н. 'Дворянском полку' (в будущем Константиновское военное училище), в морском кадетском корпусе или в школе колонновожатых - учебном заведении для подготовки квалифицированных штабных офицеров. Показательно, что из 456 лиц, внесенных в 'Алфавит декабристов' -список лиц, которые привлекались к следствию по делу декабристов, составленный для Николая I по инициативе Бенкендорфа, 125 окончили военные заведения: 30 чел. - морской корпус, 28 - пажеский (среди них - Пестель), 24 - школу колонновожатых (среди них - Н. Басаргин, Артамон Муравьев, Н. Крюков, П. Муханов и др.). Рылеев закончил Первый кадетский корпус.
Для получения первого офицерского чина не обязательно было иметь военное образование: военные науки преподавались в ряде гражданских учебных заведений, а некоторые из дворян брали домашние уроки или слушали частные лекции по военным предметам. Студент из дворян по указу 3 ноября 1806 г. лишь три месяца служил рядовым и три месяца подпрапорщиком, после чего получал офицерский чин. Правда, в одном из самых первых своих указов (8 апреля 1801 г.!) Александр I повелел 'неграмотных [дворян. - Ю. Л.] принимать рядовыми'.
Военное поприще представлялось настолько естественным для дворянина, что отсутствие этой черты в биографии должно было иметь какое-либо специальное объяснение: болезнь или физический недостаток, скупость родителей, не дававшую определить сына в гвардию (в соединении с фамильным чванством, отвергавшим слишком 'низкую' карьеру армейского офицера), фамильные связи в дипломатическом мире. Большинство штатских чиновников или неслужащих дворян имели в своей биографии хотя бы краткий период, когда они носили военный мундир. Достаточно просмотреть список знакомых П, чтобы убедиться, что он был и в Петербурге после Лицея, и в Кишиневе, и в Одессе окружен военными - среди его знакомых лишь единицы никогда не носили мундира.
На таком фоне биография Онегина приобретала демонстративный оттенок, ускользающий от внимания современного читателя. Показательно, что в образе хронологически и типологически близкого к Онегину Чацкого угадывалось недавнее военное прошлое ('Не в прошлом ли году, в конце, В полку тебя я знал?' - III, 6). Письмо П А. А. Бестужеву, в котором о Молчалине сказано: 'Штатский трус в большом свете между Чацким и Скалозубом мог быть очень забавен', - показывает, что понятие 'штатский' соединялось для автора EO с Молчалиным, но не с Чацким (см. XIII, 138).
Характер образования был, как правило, связан с тем родом службы, для которой родители предназначали своего сына. Штатская служба в престижном отношении стояла значительно ниже военной. Однако в ее пределах имелись существенные отличия с точки зрения ценности в глазах современников. К наиболее 'благородным' относили дипломатическую службу. Гоголь в 'Невском проспекте' иронически писал, что чиновники иностранной коллегии 'отличаются благородством своих занятий и привычек', и восклицал: 'Боже, какие есть прекрасные должности и службы! как они возвышают и услаждают душу!'
Штатскими высшими учебными заведениями были университеты. В начале XIX в. их было в России пять: Московский, Дерптский, Виленский, Казанский и Харьковский. При университетах имелись подготовительные училища - пансионы. Наиболее известным был пансион при Московском университете, в котором учились братья Тургеневы, Жуковский, Грибоедов и многие другие знакомые П. Благородные пансионы (пансионы для дворянских детей) имелись и при других учебных заведениях высшего типа: при Царскосельском лицее, Главном педагогическом институте в Петербурге.
При вступлении в службу такие же права, как и университеты, давали лицеи: Демидовский в Ярославле (кандидаты - так именовались окончившие лицей с отличием - вступали в службу чиновниками 12-го класса, а остальные студенты - 14-го), Царскосельский (окончившие вступали в службу с чинами 'от 14-го класса до 9-го', 'смотря по успехам'), а позже - Нежинский и Ришельевский (в Одессе). По указу 1817 г. ученики Петербургской гимназии получили право вступать в службу в чине 14-го класса.
Герой пушкинского романа получил только домашнее образование. Следует подчеркнуть, что отношение П к такому воспитанию было резко отрицательным. В записке для Николая I в 1826 г. поэт писал категорически: 'Нечего колебаться: во что бы то ни стало должно подавить воспитание частное' (XI, 44).
