Отношение текста реалистического произведения к миру вещей и предметов в окружающей действительности строится по совершенно иному плану, чем в системе романтизма. Поэтический мир романтического произведения был абстрагирован от реального быта, окружающего автора и его читателей. Если явления быта и вводились в текст, то это был чужой быт: экзотический быт других народов или старинный быт своего могли восприниматься поэтически, современный простонародный, чиновничий или светский - лишь сатирически. Но в любом случае это был не 'свой', а 'их' быт, с которым читатель соприкасался именно как читатель, т. е. только в литературе. Мир поэзии возвышенной и благородной, сливаясь с миром лирических переживаний автора и читателя, был очищен от ассоциаций с низменными реалиями окружающей жизни, а мир поэзии сатирической, погруженной в быт, был удален от интимно- лирических переживаний автора. В результате между поэтическим текстом и лежащей за пределами текста жизнью сознательно создавалась пропасть 1. С точки зрения комментария это приводит к тому, что поэтическое восприятие романтического произведения возможно и без детальных сведений о быте эпохи, в которую оно написано.
1 См.: Гуковский Г. А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. М., 1957, с. 144-149.
Пушкинский текст в 'Евгении Онегине' построен по иному принципу: текст и внетекстовый мир органически связаны, живут в постоянном взаимном отражении, перекликаются намеками, отсылками, то звуча в унисон, то бросая друг на друга иронический отсвет, то вступая в столкновение. Понять 'Евгения Онегина', не зная окружающей Пушкина жизни - от глубоких движений идей эпохи до 'мелочей' быта, - невозможно. Здесь важно всё, вплоть до мельчайших черточек.
Весьма существенно отделить те слова, которые сделались непонятными современному читателю, от таких, непонятность которых входила в авторский расчет и которые и в пушкинскую эпоху должны были сопровождаться комментариями (это отчасти и вызвало наличие авторских примечаний к роману). Пушкин, сам отмечавший, что его
...слог
Пестреть гораздо б меньше мог
Иноплеменными словами
(1, XXVI, 10-I2) 1,
1 Список сокращений см. на с. 12- 14.
конечно, мог бы заменить незнакомые или малоизвестные читателю слова обыденными и часто встречающимися. Видимо, такое решение противоречило бы его художественному заданию. Поэтому современный читатель должен знать, какие слова были необычными в онегинскую эпоху, а какие приобрели это качество позже.
Онегинский текст изобилует цитатами и реминисценциями; иногда источник их прямо обозначен, иногда автор не назван по имени, но указан совершенно недвусмысленно:
... надпись ада:
Оставь надежду навсегда
(III, XXII, 9-10).
Итальянский текст подлинника, данный Пушкиным в комментарии, рассеивал на этот счет любые сомнения. В стихах:
Словами вещего поэта
Сказать и мне позволено:
Темира, Дафна и Лилета
Как сон, забыты мной давно
(VI, 647).
Вещий поэт - А. А. Дельвиг здесь не назван, но процитированы строки из его стихотворения 'Фани', которые, казалось бы, делали намек достаточно прозрачным. Ср. у Дельвига:
Темира, Дафна и Лилета
Давно, как сон забыты мной...
Однако эти стихи были опубликованы лишь в 1922 г. (Дельвиг. Неизданные стихотворения. Под ред. М. Л. Гофмана. Пб., 1922, с. 50). Они написаны в Лицее и, вероятно, были хорошо известны в узком кругу лицеистов. Таким образом, для части читателей намек был принципиально недоступен расшифровке, а для другой - узкого круга лицейских друзей (Дельвиг как автор отличался особой стыдливостью, и стихи, которые он считал недостойными печати, за пределами очень узкого круга оставались неизвестными) - понятен до очевидности. В стихе:
Так он писал темно и вяло
(VI, XXIII, I)
слова, которые Пушкин выделил курсивом, представляют цитату. Источник ее не назван, но для читателей, следивших за литературной полемикой, он не был секретом: они легко припоминали нашумевшую в 1824 г. статью Кюхельбекера 'О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие'. Можно привести и другой тип намека:
Зовут соседа к самовару,
А Дуня разливает чай...
(II, XII, 9-10).
Смысл содержащейся здесь реминисценции раскрывается из сопоставления с цитатой из неоконченного 'Романа в письмах' Пушкина: '...живу в глухой деревне и разливаю чай как Кларисса Гарлов' (VIII, I, 47). Кларисса Гарлов (Гарлоу) - героиня известного одноименного сентиментального романа Ричардсона. Подобная деталь вообще составляла общее место сентиментальных романов 'на старый лад' (ср. Шарлотту за завтраком в 'Страданиях юного Вертера' Гете). Сочетание подчеркнуто нелитературного имени 'Дуня', самого образа играющей на гитаре провинциальной барышни с сентиментальной деталью - 'разливает чай' - создает иронический эффект. Он еще более подчеркнут лирической для Ленского параллелью:
Разлитый Ольгиной рукою,
По чашкам темною струею
Уже душистый чай бежал...
(III, XXXVII, 5-7).
Иронический характер первых стихов и лирический вторых более или менее понятен всякому читателю, в том числе и не чувствующему здесь литературных реминисценций. Однако понимание намека и ощущение параллелизма этих сцен придает тексту глубину, смысловую емкость. 'Евгений Онегин' построен так, что его можно воспринимать на разных уровнях проникновения в смысл.
Принятое Пушкиным построение текста создает особый образ аудитории. Пушкинский читатель всегда неоднороден: это и интимные друзья, и отдаленные потомки. Причем в одних случаях текст предельно понятен лишь тому, кто лично знает автора и все особенности его судьбы, а в других - лишь тому, кто смотрит на произведение из глубин будущих веков. Так, читатель, уже знакомый с 'Анной Карениной', романами Тургенева и Гончарова, 'Возмездием' Блока и 'Поэмой без героя' Ахматовой, видит в 'Евгении Онегине' потенциально скрытые смыслы, ускользавшие от внимания современников. Самый масштаб создания не был понятен даже самым прозорливым читателям 1820-1830-х гг. Только Белинский в начале 1840-х гг. смог определить историческое место 'Евгения Онегина', и с тех пор каждое новое достижение русской литературы вносит что-то новое в трактовку пушкинского романа.
Непосредственное понимание текста 'Евгения Онегина' было утрачено уже во второй половине XIX века.
Сто лет тому назад автор первой попытки прокомментировать роман писал: 'В Евгении Онегине более, чем в каком другом произведении, мы встречаем массу непонятных для нас выражений, намеков...' (Вольский А. Объяснения и примечания к роману А. С. Пушкина 'Евгений Онегин'. М., 1877, с. III).
Уже пореформенная жизнь плохо помнила быт онегинской эпохи. Что же говорить о современном нам читателе ?
Предлагаемая читателю книга отнюдь не первый опыт комментирования пушкинского романа: помимо указанного комментария А. Вольского 1 ценные, хотя и краткие примечания содержатся в ряде научных и научно-популярных изданий 'Евгения Онегина'. Здесь в первую очередь следует назвать том V в издании: Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. В 9-ти т. М., 1935 (комментарий - с. 267-390 - Г. О. Винокура); том
