ужина боится так, что руки дрожат. Или его тоже?
– Не бойся, пташка, тебя никто не обидит. – Он подходит ближе, приседает на корточки, ловя ее взгляд и терпя выкручивающую боль. – Просто доверься мне. А потом мы поговорим. И ты задашь свои вопросы, – она удивленно изгибает бровь. – Я обещаю, что отвечу на все. Хорошо?
Она кивает сосредоточенно и проводит кончиками дрожащих пальцев по его волосам, а потом смотрит на них внимательно и нюхает. Странная. Несуразная. Точно пташка.
– От тебя хорошо пахнет, – неожиданно произносит она, прикрыв глаза. Интересно, о ком она думает? Небось о женихе своем. Не может же она говорить это ему, монстру и убийце? В груди больно колет. Марк выдыхает, поднимаясь.
В гардеробной находит свои старые джинсы и черную водолазку, надевает. Смотрит в зеркало и тянется за расческой – уложить волосы. Но передумывает в последний момент, так и оставляет в легком беспорядке. О туалетной воде вспоминает уже в спальне, но возвращаться в ванную не хочется.
– Идем? – спрашивает, протягивая ей руку. Алиса поднимает взгляд и замирает. Смотрит как на диковинку, и в глазах мелькает что-то напоминающее улыбку. А Марку хочется увидеть ее улыбку. Пусть ту робкую, что расцветала на ее губах до побега. Она у пташки такая… завораживающая. Глаз не отвести. Он семь лет такой улыбки не видел: искренней, открытой, настоящей. И когда теперь увидит снова – неизвестно. А она продолжает смотреть на него со странным недоумением, будто впервые увидела.
– Что-то не так? – вопрос слетает, прежде чем он успевает подумать.
А пташка смущается, встает, вкладывая свою ладонь в его.
– Ты не ответила, – а ему становится важным услышать ответ. Как воздуха глотнуть.
Она пожимает плечами.
– Ты выглядишь как…
– Как? – голос срывается, и губы пересыхают от волнения. Как у девственника, боящегося оплошать.
– Нормально, – снова пожимает плечами. – И пахнет от тебя хорошо. Не пользуйся больше тем парфюмом, – она смешно морщит нос.
– Ладно, – легко соглашается Марк. Какое ему дело до какого-то парфюма, другой купит, делов-то, а вот насладиться ее жизнью, ее живыми эмоциями, которые она прятала за книгами, – стоит многого, пусть даже один вечер, – но за это ты подаришь мне свою улыбку.
Она вскидывает голову. В больших синих глазах – удивление пополам с чем-то странным, неуловимым, но заставляющим сбиться дыхание.
– Ну так что, договорились, пташка?
Она молчит долго, и время тянется, как резиновое. И сердце замирает в груди. Да что за черт? Марк хмурится, а пташка вдруг неожиданно разглаживает морщинку на его переносице.
Переплетает пальцы, словно боится потеряться. А Марк подмигивает ей весело, и робкая улыбка все-таки трогает ее губы: неуверенно, будто она сама ее боится. А в груди Марка вдруг поселяется тепло. Комком скручивается в солнечном сплетении, растекается под кожей.
По коридору они идут молча, держась за руки. Марк чувствует, как рвано бьется ее пульс. Он щекочет ее ладошку большим пальцем, успокаивая. От сегодняшнего ужина многое зависит, вся его жизнь в этом вечере. Все должно получиться и после ужина. Им о стольком нужно поговорить, если, конечно, пташка решится спросить у него то, что ее так беспокоит. На лестнице она вдруг останавливается. Марк видит, как она натянулась, будто гитарная струна. Еще немного – и лопнет. Не понимает, в чем дело. Хочет спросить, но его опережает другой, низкий мужской голос.
– Здравствуй, брат, – доносится снизу. И Марк наконец обращает внимание на окружение. На нижней ступени с бокалом вина стоит Крис, а рядом застыла каменным изваянием Катерина, по-хозяйски обнятая братцевой рукой. Так вот от чего так напряглась Алиса. Марк игнорирует Криса. Разворачивает пташку к себе лицом, заставляет посмотреть в глаза. Он не знает, что она там находит, в его взгляде, но она расслабляется, глаза проясняются, искрятся светом.
– Все будет так, как надо, – произносит он тихо взявшуюся невесть откуда фразу, поглаживая пальцем маленькую ладошку.
– Даже если будет наоборот, – добавляет пташка.
– Все хорошо? – спрашивает, чувствуя облегчение.
Алиса кивает, и только тогда они спускаются вниз.
Часть 6
Алиса. Сейчас
Я стою в служебной, как я ее называю, ванной, не сводя глаз с собственного отражения. Из крана хлещет вода, обрызгивая бортики раковины, блузку. Но я не замечаю ничего, кроме румянца на щеках и странного блеска в собственных глазах. И вроде выпила лишь бокал шампанского, а ощущение, будто
