– Я в порядке, – отозвался он.
Слои уже разделились. Картер услышал, как дочь отошла от двери ванной, пока сам он смотрел на коричневое масло, которое толчками вытекало из шеи и капало на плитки пола.
Внезапно он схватил с вешалки полотенце и прижал к ране. Боли не было. Он отнял полотенце, и в миг, когда пузырящееся масло еще не успело заполнить рану, он увидел тонкие красные проводки.
Роберт Картер отшатнулся назад, глаза его округлились. Он снова отнял от шеи полотенце. Так и есть, провода.
Он ошеломленно оглядел ванную. Вокруг теснились фрагменты реального мира: раковина, шкафчик с зеркалом, деревянная мыльница, в ней все еще пенный кусок мыла, помазок в белоснежных хлопьях, бутылочка с зеленым лосьоном. Все настоящее.
С окаменевшим лицом он порывистыми движениями замотал рану полотенцем.
Лицо, которое он увидел в зеркале, было тем же. Он придвинулся ближе, выискивая признаки каких-нибудь изменений. Потыкал себя в щеки, провел указательным пальцем по челюсти. Надавил на мягкие ткани под подбородком, покрытым засыхающей мыльной пеной. Ничего не изменилось.
Ничего?
Он отвернулся от зеркала и уставился на стену сквозь пелену слез. Слез? Он дотронулся до края глаза.
На пальце оказалась капля масла.
Его начало неудержимо трясти. Он слышал, как внизу Элен хлопочет на кухне. Как болтают в своей комнате одевающиеся девочки. Все было похоже на любой другой день – очередные утренние сборы. Но день был совсем не такой, как прежде. Еще вчера он был деловым человеком, отцом, мужем, мужчиной. А сегодня утром…
– Боб?
Он дернулся, когда Элен позвала его снизу лестницы. Губы шевельнулись, но он ничего не ответил.
– Уже четверть восьмого, – сказала она, и он услышал, как она ушла обратно в кухню. – Поторопись, Мэри! – крикнула она оттуда и закрыла за собой дверь.
И вот тогда Роберт Картер испугался. Он сейчас же опустился на колени, вытирая масло с пола другим полотенцем. Он тер, пока не осталось ни пятнышка. Очистил лезвие бритвы. Потом открыл корзину для грязного белья и запихнул полотенце под кучу тряпок.
Он подскочил, когда в дверь забарабанили.
– Папа, пусти нас! – закричали девочки дуэтом.
– Подождите секунду, – услышал он свой ответ. Он взглянул в зеркало. Мыло. Он смыл его. На лице по-прежнему оставалась синеватая щетина. Или это проволока?
– Папа, я опаздываю! – сказала Мэри.
– Сейчас, сейчас. – Голос звучал спокойно, он поднял воротник халата, пряча сделанную наскоро повязку. Глубоко вдохнул – можно ли назвать это дыханием? – и открыл дверь.
– Я первая должна умываться, – заявила Мэри, протискиваясь к раковине. – Мне пора в школу.
Рут надула губки.
– У меня тоже полно дел! – возмутилась она.
– Ну хватит. – Эти слова были эхом вчерашнего дня, когда он еще был их отцом-человеком. – Ведите себя как следует, – велел он.
– Я все равно умываюсь первая, – сказала Мэри, поворачивая кран с горячей водой.
Картер стоял, глядя на детей.
– Что это, папа? – спросила Рут.
Он вздрогнул от неожиданности. Рут смотрела на капли масла на боку раковины. Он заметил их только сейчас.
– Я порезался, – пояснил он.
Если стереть капли достаточно быстро, они не успеют понять, что это не кровь. Он вытер капли туалетной бумагой, бросил ее в унитаз и смыл.
– Ты сильно порезался? – поинтересовалась Мэри, намыливая лицо.
– Нет.
Ему было невыносимо смотреть на них. И он быстро вышел в коридор.
– Боб, завтрак!
– Да, хорошо, – промямлил он.
– Боб?
– Уже спускаюсь.
Элен, Элен…
Роберт Картер стоял перед зеркалом в спальне и рассматривал свое тело. Его осаждали не поддающиеся уразумению вопросы. Удаленные гланды,
