– Сюда, святой брат! Если пойдешь дальше, тебя убьют.
То была старая женщина, быть может, даже из благородных. В приоткрытой калитке Зевах только и разглядел, что лицо, покрытое слоем пудры, как штукатуркой. До чего же довели его голоса! Такой шумный, на подходах к обители город вымер. За четверть звона чародей не встретил ни души, но даже не заметил, как обезлюдели улицы.
– Скорей же! Вот-вот будет конный разъезд!
Старуха протянула к нему дрожащую руку, как раз когда вдали послышался стук копыт.
– Святой брат?..
Он колебался всего мгновение. Калитка захлопнулась, и Зевах прислонился к ней спиной.
– Что происходит? Чей разъезд?
– Безумие, святой брат. Это просто безумие…
И в самом деле дворянка: старуха была едва одета, видно пожар застал ее в постели, но в голосе по-прежнему звучали надменные нотки. Женщина качала головой и хмурилась, словно забыла, кто она и что здесь делает.
– После убийства царя… в тот день все будто сошли с ума. Они оттаскивали тела. Так много тел!.. Веришь, брат, я сама видела, что некоторые дышали. Но их сбрасывали в ямы к мертвецам, хватали грубыми железными руками.
Зевах похолодел. Старуха бормотала о безумии, но, похоже, сама тронулась умом.
– Что произошло? – Чародей взял ее за плечи. Только она его не слышала.
– …сперва озверевшая толпа, они лезли на стены, тащили лестницы. А после, когда маги устали, на площадь вышло войско. Кровь на камнях. И мои мальчики все еще там. Теперь им некуда вернуться, ведь дом сожгли!
Зевах не понял, были мальчики магами, солдатами или просто дурачками, которых погнали на убой, но это и не важно. Царя убили. Вот что происходит! Для верности он хорошенько встряхнул старуху.
– Площадь перед обителью. Что там?
С тем же успехом он мог взывать к глухой.
– Они приходили к отцу, святой брат. Каждый день, веришь? Даже когда он перестал их узнавать. – Яйца Шеххана, как же от нее отделаться? Старуха тем временем вцепилась ему в рукав. – Они не поняли приказа, не могли согласиться! Просто они… просто пошли за остальными, понимаешь? Что бы ты сделал на их месте?
Солдаты, а не маги. Спросить, кто правит в городе? А какой толк? Да и никто не правит: в самом сердце столицы льется кровь, а на окраинах живут по привычке: стражники караулят ворота, жрецы отпевают тела, как будто это имеет значение.
И обитель в осаде… Тихий, замкнутый дворик. Как же отсюда бежать? И куда?
– Что же ты, брат? – Старуха покачала головой и крепче сжала пальцы. – Разве ты не проведешь…
Избегая ее взгляда, чародей лихорадочно искал пути к отступлению. Тут-то его настиг Зов ментора…
…и Зено вскрикнула, когда вместо подушки до крови закусила губы.
Она чувствовала их всех, полсотни колдунов.
Селкат, уродливый больной толстяк. Он убивает ради силы – и ради удовольствия.
Азра?хас из Гиллу Тхан. Если кто-нибудь пронюхает, что он сделал, его повесят. А может, четвертуют.
Все полсотни. Она их слышала.
В действительности Зено не знала, где она и что с ней. Всякое чувство времени кануло в бездну, оставалось гадать, ночь теперь или день. Она словно шла по гладкому туннелю, и под ногами горели созвездия, а над головой плясало пламя. Черным-черно. И пусто. Разве что болотные журавли курлычут вдали – точь-в-точь, как в храме.
…Кава?д из столичных предместий. Этот шпионит за торговцами, что проезжают почтовую станцию, и обо всем докладывает… По правде, Кавад и сам не знает, кому служит тот тип.
Колдунья Би?на родилась в районе гаваней. И дня не проходит, чтобы собратья не напомнили ей об этом. Даже сейчас она шепчет молитву Великой Матери…
Зено хотелось не знать всего этого, не слышать, но знание само толклось в грудь. «Просто один из снов. Как в ночь, когда храм рухнул». Она пыталась проснуться – и не могла. Пальцы сжимались и разжимались, царапая грубые простыни, но не так-то просто вырваться из темноты.
Азрай! Воин рядом, вчера они остановились в крестьянском домике в дне пути от Табры. Но Аз не мог войти за ней в бездну, взять за руку и провести через тьму.
…А вот Наха?та, дворянка с юга. Каждый день ее голова раскалывается, и боль заставляет ее сотворить что-то ужасное, а потом она плачет и проклинает себя. Она решила, что отравится в первый день месяца Тах, но сила бурлит в ней, и госпожа почти научилась ею пользоваться.
– Пусти!
