Он очень долго падал, словно его проглотило исполинское чудище, только вот у глотки не было ни конца ни края. Во сне стояла тьма, и живот юноши свело от страха, от холода, от вони старых увядших цветов. Бесчисленные руки тянулись к нему из мрака, бесчисленные голоса сливались в один, голос Сахры – она умоляла прийти, защитить, уберечь ее от надругательства.
Потом вдруг глотка кончилась и выплюнула Джена в пустоту, состоящую наполовину из тьмы, а наполовину из пламени. Еще немного – и юноша понял, что пустота вовсе не пуста. Оно было везде: не сверху или снизу – просто везде, и говорило, кричало, хныкало тысячей голосов. Многоголосье сводило с ума. Джен сам не заметил, как добавил свой крик к общему хору.
От крика он проснулся. Долго глядел на край тугой подушки и полуночно-синий ковер – как странно, ведь он никогда не спит на животе? – припоминая, где он и куда его занесло вчера. Вспомнил, осторожно пошевелился. И не слишком уверенно решил, что будет жить.
– Очнулся?
Голос был низким и звучным. Говоривший, наверное, сидел, облокотившись на спинку кровати – Джен чувствовал дрожь, что передавалась дереву. Не дождавшись ответа, незнакомец хмыкнул:
– Странное дело, ты не маг. Даже хуже – ты гафир. Но мучаешься кошмарами, как я и высшие чародеи. Что ты видел? Вот сейчас?
Пустоту, полную голосов. И Сахру.
– Я… я не помню, – солгал Джен.
– Шепот? Темнота, великая сила… что? – допытывался незнакомец.
Быстрым движением, точь-в-точь как толстяк в подвале, он взял юношу за подбородок и поднял лицо к свету, на миг Джен увидел нового тюремщика. У того был странный разрез глаз: слишком узкий на гладком упрямом лице, внешние уголки опущены – так что взгляд казался обманчиво сонным. В действительности смотрел он жестко и недоверчиво. Это продолжалось всего мгновение: раны и кровоподтеки разом проснулись, юноша сцепил зубы от боли, и вельможа отпустил его.
Как там его назвал Декхул? Сар-Алай, родовое имя засело в памяти, а вот первое стерлось, сколько ни вспоминай.
Верховный колдун встал и отошел к окну. Гладкий дорогой атлас шелестел, как змеиная чешуя.
– Я должен извиниться за своих людей, – услышал парень. – Ты был не в себе, Нженга выбрал простой способ тебя утихомирить.
От притворного сожаления становилось тошно. Это еще хуже побоев, впрочем… «Как знать, как скоро дело дойдет до них», – подумал Джен. Он вновь приподнялся на локтях и со свистом втянул в себя воздух.
– Будешь дергаться, и целители тебя свяжут, – без выражения произнес колдун. – У тебя вместо спины кровавое месиво, бамбук сечет так же хорошо, как плеть. Я мог бы быстро поставить тебя на ноги, но ты гафир, и поэтому будешь поправляться сам.
– Уже второй раз… – проговорил юноша. – Гафир, гафир… все твердят одно и то же.
– Но ты и есть гафир, – колдун в три шага пересек комнату и остановился рядом. Глаза его были темны, как обсидиан.
«Живут обычной жизнью, даже не зная, что у них есть способности». Да нет, не может быть! Не у него, не с ним. Но призрачное пламя в руке Зеваха… хлыщ так ничего и не успел сделать. Или не смог? «Мы же не можем его околдовать!» Но ведь он… он ясно помнит, как мутились мысли там, на мосту, и как тот кренился, а сам юноша отчаянно цеплялся за плиты, чтобы не соскользнуть вниз.
Колдун следил за ним с непроницаемым лицом.
– Зелье, – почти одними губами произнес Джен. – Пришлось пропитать зельем тряпицу, чтобы я отрубился.
– Ну вот и хорошо, что сам догадался. Да, быть гафиром не значит, что на тебя не действуют чары. Этому учат царские ищейки. Ну а сейчас ты просто сопротивляешься.
Верховный помолчал и добавил, как бы подводя черту:
– И моим целителям тоже.
– Что со мной будет?
Глупый вопрос. И всяко не тюремщику его задавать, не колдуну, но уже поздно.
– Я должен подумать, – вид у колдуна был угрюмый. Или, может, то цветные искры в глазах сгустились, так что в комнате как будто потемнело? Наверное, Джен пропустил часть, потому что Верховный говорил: – …вошел в твое сознание, но ничего не разглядел. Обрывки, клочья воспоминаний!
Должно быть, он уже все объяснил – колдун направился к выходу и лишь у самой двери обернулся.
– Не думай, что я оставлю тебя в покое. Если на то пошло, ты в моей гостиной.
Юноша хотел ответить дерзостью, но не нашел слов, а когда придумал ответ, колдун уже ушел.
Джен упал обратно на подушки. Прошло немного времени, когда он понял, что обнажен. Только легкая, почти невесомая ткань укрыла низ спины и ноги, оставив немного места гордости, но это занимало мысли парня лишь мгновение. Монета! Он носил ее в кармане как память о Сахре. «Упрочившийся в свете, живущий вечно» – слова вокруг точеного профиля отпечатались в памяти, но разве в том дело? Это последнее, что осталось от сестры.
Джен приподнялся на локтях, а потом умудрился встать на колени. Комната отчаянно кружилась и снова потемнела, хотя в окно так же лились краски заката. Холодная медная жаровня. Шелковая ширма с караваном. В стенных нишах – книги, душистые свечи и фигурки из черного оникса.
