Он спросил:
— Про что?
Я ему сказала:
— Про меня.
Он начал рассказывать:
— Жила-была девочка, и звали ее Шоколадка. Потому что она так загорала летом, что на всю зиму хватало. И еще потому, что она всегда приходила, когда ее звали. Бывало, кто-нибудь крикнет ей: «Шоколадка! Поди сюда!..» И она сразу приходила. Вот какая она была.
Я спрашиваю:
— А какая она была?
Он говорит:
— Она была отзывчивая.
Он потом мне всегда эту сказку рассказывал с продолжениями. А потом вдруг перестал рассказывать. И я помню, как это случилось. Это был второй разговор.
Мне тогда уже было двенадцать лет, и я училась в пятом классе.
Он пришел. Мы пили чай. Мама напекла рассыпучек, это такое печенье — морские звезды, сердца, полумесяцы, параллелограммы — когда ешь, нельзя остановиться. Я все ем и ем и не заметила, как у них с мамой начался спор. Мама его опять ругала за то, что он не так живет, как надо. А это у них всегда надолго. Я поднялась и сказала:
— Спасибо.
Это у нас был сигнал. Он мне велел — как только я увижу, что он заговаривается, я должна подняться и сказать: спасибо. И тогда мы уходим за перегородку, где стоит мой стол, и он мне рассказывает сказку про Шоколадку.
Тут они замолчали, он встал, и мы пошли ко мне за перегородку, а мама начала убирать со стола. Мы уселись, а он молчит. Тогда я говорю:
— Ну…
А он говорит:
— Длинная ты какая стала, прямо ужас. Одна надежда, что потолстеешь.
Я говорю иронически:
— А может быть, тощие в моду войдут?
— Ого! — сказал он и опять молчит.
А я как в воду смотрела. Потом тощие в моду вошли, и я пользуюсь успехом. Только зачем мне теперь этот успех?
Ну вот, а тогда, в пятом классе, мы сидели у меня за перегородкой, и я все ждала, когда он начнет рассказывать сказку про Шоколадку. И на лице у меня была ироническая улыбка, чтобы он понял, что я все понимаю, что это никакая не сказка, а это я от него слушаю советы, как жить, что я уже давно выросла и все равно он пользуется моим доверием. А он все не рассказывает, и я ему опять, иронически улыбаясь, говорю:
— Ну что же вы?
Он спрашивает:
— Ты зачем меня из-за стола подняла?
— Чтобы вы не заговаривались.
Он говорит:
— Неужели тебе непонятно, что это не мне надо поговорить, а твоей маме? Когда она меня учит, как жить, ей самой жить легче.
Я молчу, улыбаюсь иронически.
Потом он спрашивает:
— Говори правду: ты недавно эту улыбочку разучила?
Я молчу. Он покурил в форточку, а потом сказал:
— Ты сейчас знаешь кто?
— Кто?
— Ты сейчас — Справедливая девочка с четвертой парты… В каждом классе есть такая девочка. Справедливая девочка с четвертой парты.
Я спрашиваю:
— А это что, плохо, по-вашему?
Он отвечает:
— Может быть, и хорошо. Но сказки тебе почему-то рассказывать не хочется.
Он выкинул окурок в форточку, размахал дым рукой и вышел. Потом попрощался с мамой и ушел.
