Сняв костюм, Рэнсом наполнил ванну и, встав перед ней на колени, напился из горсти, умыл лицо и шею тепловатой водой. Перед глазами стоял Филипп Джордан, направляющий узкий нос своего скифа между корабельными бортами. Темная вода уносила его отражение вместе с призраками всех иллюзий, питавших Рэнсома в эти недели. Молчаливый союз Филиппа Джордана и загадочного Квилтера, который, перебирая пальцами павлиньи перья, горевал о пропавшей собаке, отталкивал Рэнсома от Ларчмонта еще сильнее, чем ищущие потерянной реки рыбаки. Все это заставляло задуматься о собственной роли в будущем и об истинном смысле пришествия пустыни. Выходя из челнока, Рэнсом попытался заговорить с Филиппом, но юноша отвел глаза, гортанно вскрикнул и налег на шест, уводя скиф в темноту. Напоследок ему белым идолом улыбнулся с кормы Квилтер, и его насмешливый крик поплыл над маслянистой водой.
Рэнсом час пролежал в ванне, решившись уехать, как только придет в себя. Расслабившись в теплой воде, он задремал было, но тут вдали глухо прогремел взрыв и в ночное небо взметнулся огненный гейзер. Столб пламени осветил кафель ванной, отбросил на дверь тень выбирающегося из воды Рэнсома. Тот еще несколько минут рассматривал огонь, жаркий, как пламя забытого горна. Когда пламя опало, в смягчившихся отсветах показались корпуса красильной фабрики в полумиле от зоопарка.
Восстановилась напряженная тишина. Одеваясь в чистый костюм, Рэнсом поглядывал в окно. Дом преподобного Джонстона был тих, а вот в особняке Ломакса поднялась суета. Загорались окна, огоньки метались по верандам. Кто-то вынес на крышу большой канделябр и высоко поднял свечи над собой, словно пересчитывая звезды. На лужайке перед домом вспыхивали факелы, загорались масляные фонари, и наконец дом словно утонул в блеске огней.
Рэнсом был в кухне, готовил себе поесть, когда над садом Ломакса взметнулся ослепительный фейерверк. Десятки ракет взлетали над крышей, распускались цветными зонтиками, бешено раскручивались колесами, рассыпались каскадами искр. Римские свечи, развешанные на деревьях, излили в темноту розовые потоки света – и заодно подожгли секцию ограды. В отблесках салюта на крыше двигались силуэты Ломакса и его сестры.
Зрелище продолжалось еще десять минут после первого аккорда. Ракеты пали на темный город. Что бы ни двигало Ломаксом, своевременность и экстравагантность этого шоу убедили Рэнсома, что архитектор нарочно привлекает к себе внимание, бросая вызов всем, кто еще скрывается на покинутых окраинах большого города.
Слушая, как взлетают ракеты, как они с резкими вздохами падают на крыши, Рэнсом заметил, что грохот усиливается: к резким хлопкам пиротехники примешался звук настоящих взрывов, от которых вздрагивали стекла в окнах. И тогда фейерверк прекратился, огни в доме Ломакса погасли. На газоне догорали несколько гильз.
А грохот и звуки стрельбы продолжались, приближаясь к Ларчмонту после каждого десятисекундного интервала, как будто к городку подходил стрелок с одним стволом. Когда Рэнсом вышел на дорожку, высоко над головой взвизгнула пуля, ушла в реку. По улице, с погашенными фарами, пронесся джип преподобного Джонстона, остановился на углу. Из машины выскочили трое, пробежали между деревьями к церкви.
Через пять минут Рэнсом, который пошел следом, расслышал сквозь стрельбу звуки органа. Прерываемый выстрелами, звучал тягучий гулкий хорал. Укрывшись за деревьями, Рэнсом видел, как двое милиционеров, пригибаясь за перевернутой машиной, открыли стрельбу по церковным дверям. Вскоре их оттеснили назад, и тогда Рэнсом перешел дорогу и спрятался в одном из пустых домов. Орган все играл под редкие выстрелы. Светловолосый Саул с винтовкой в руках нервно озирался, подзывая своих. Остальные рыбаки, пробиравшиеся между машинами, были безоружны и держали в руках жерди, выдернутые из забора.
Рэнсом дождался, когда те скроются, и двинулся дальше под стенами. Он проскакивал в узкие проулки за гаражами, забирался в дома и наружу через окна и наконец добрался до здания напротив церкви.
Отсюда ему видна была открытая дверь и то, что делалось за ней. Музыка оборвалась, высокая фигура Ионы воздвиглась на кафедре. Капитан жестикулировал, обращаясь к троим, сидевшим на передней скамье. В свете масляного фонаря его лицо горело, как в лихорадке, хриплый голос тщился перекрыть звуки выстрелов с улицы.
Один из сидевших встал и вышел. Шпиль церкви светился в ночном небе. Над карнизами поднимался дым, тонкие языки пламени свивались вокруг башни. Иона, прерванный посреди проповеди, поднял голову, вскинул ладони к мелькающим под сводом огонькам. Двое последних слушателей вскочили и выбежали, пригибая головы под дымной завесой.
Когда они скрылись, Рэнсом вышел из дома и перешел улицу. Огонь уже охватил весь неф, балки падали на скамьи для молящихся. Он пробегал по дорожке к двери ризницы, когда с крыльца метнулся светловолосый боцман, остановился посреди улицы в отсветах пожара, оглянулся на церковь. В правой руке он сжимал обломанное древко остроги, потрясал ею в воздухе, словно торжествующий гарпунщик, высмотревший добычу в огненном море. Насмешливо вскрикнув на прощанье, разинув дыру рта, он отвернулся и бежал в темноту.
Рэнсом, прикрывая голову, вошел в алтарь. В нефе от горящих балок уже загорелись молитвенники на скамьях. Горящий бензин заливал алтарь и аналой, лужей собрался у основания кафедры. На кафедре нелепо растопырилась изломанная фигура Ионы. Его виски обхватывал причудливый головной убор: отрубленная голова большого осетра из мертвого аквариума зоопарка. Металлический наконечник остроги, виденной Рэнсомом в руке Саула, торчал из рыбьей головы. Когда Рэнсом потащил Иону с горящей кафедры, рыбья голова подобием серебряной митры упала ему в руки.
Рэнсом через ризницу выволок бесчувственного капитана на погост. Здесь было прохладнее. Уложив его между надгробиями, Рэнсом стер с
