материи.
За карьером дюны расступались, образуя ложбину, из которой поблескивала тусклой позолотой крыша карусели. Полосатые навесы спускались к безмолвным лошадкам, замершим на своих пружинах подобно сказочным единорогам. Рядом стоял еще один павильон, под его нарядными карнизами сушилось на веревках белье. Рэнсом ступил на тропу, ведущую от дюн к этой лощинке. Миссис Квилтер жила здесь, укрытая от моря и суши, принимая у себя каменщиков и женщин из поселка, надеявшихся на ее скромное колдовство и предсказания будущего. Вопреки неодобрению преподобного Джонстона и капитанов, эти прогулки за дюны были, по мнению Рэнсома, полезны для людей, вносили в их стерильную жизнь элемент случайности, напоминали о существовании времени и выбора, без которых все они вскоре совсем лишились бы индивидуальности.
Спустившись вниз, он застал миссис Квилтер сидящей на пороге своей будки. Старуха штопала ветхую шаль. Заслышав шаги, она отложила иглу и прикрыла нижнюю половину раскрашенной двери – но тут же снова открыла ее пинком, узнав Рэнсома. Она почти не постарела за эти десять лет в дюнах. Пожалуй, ее клювастое лицо даже смягчилось и напоминало теперь хитрую добродушную сову. Она кутала круглые бока в тряпье, выпрошенное у рабочих в карьере. Сквозь слои шотландского пледа, линялого брезента и черного бархата оборками топорщились полоски расшитого шелка.
Рядом, у двери, стоял большой горшок рыбьего жира. На песчаных откосах раковинами и скорлупками устриц были выложены пентакли и полумесяцы.
Катерина Остен как раз смахивала с них пыль. Обернувшись, она приветствовала Рэнсома кивком. Лощину заливал теплый свет, но женщина подняла кожаный ворот подбитой шерстью куртки, пряча морщинистое лицо. Ее обращенный в себя взгляд напомнил Рэнсому первые годы, которые Катерина провела со старухой, добывая средства к существованию из старых машин. Их нынешний союз – выгоревшие рыжие волосы позволяли счесть Катерину дочерью старухи – держался на абсолютной взаимной зависимости и строгом отчуждении от всех прочих.
Катерина выложила на песке знаки зодиака: прерывистые линии изображали рака, овна и скорпиона.
– Профессионально, – высказался Рэнсом. – Что мне сегодня сулит гороскоп?
– Ты когда родился? В каком месяце?
– Кэти! – миссис Квилтер погрозила ей кулачком. – Это стоит селедки. Никакой милостыни, милая.
Катерина кивнула старухе и с легкой улыбкой обратилась к Рэнсому. Ее сильное, загорелое дотемна лицо было выдублено ветром и брызгами.
– Так в каком месяце? Только не говори, что забыл.
– В июне, – ответил Рэнсом. – Кажется, водолей?
– Рак, – поправила Катерина. – Твой знак – рак, доктор. Знак пустыни. Жаль, что я не знала.
– Сходится, – заметил Рэнсом. Они отошли за карусель. Он тронул глаз лошадки. – Пустыня? Да, я принимаю такое предсказание.
– Но какая пустыня, доктор, вот вопрос?
Рэнсом пожал плечами.
– Есть ли разница? Похоже, мы обладаем способностью обращать в пыль и песок все, к чему прикоснемся. Мы даже море засеяли его собственной солью.
– Какое уныние, доктор! Надеюсь, пациентам вы даете более обнадеживающие прогнозы?
Рэнсом взглянул в ее пронзительные глаза. Катерина прекрасно знала, что у него нет пациентов. В первые годы на берегу он принимал сотни больных и раненых, но почти все они умирали от истощения и недоедания, а теперь у людей из поселка он считался парией. Там исходили из принципа, что человек, которому понадобился врач, скоро умрет.
– Нет у меня пациентов, – тихо сказал он. – Они не хотят моей помощи. Ваши гадания им больше по душе. – Он оглядел холмы над собой. – Для врача это – полный провал. Ты видела Филиппа Джордана? С полчаса назад?
– Он прошел мимо. Понятия не имею, куда.
Рэнсом полчаса лазал по дюнам, забредал между утесами. Их основания испещряло множество отверстий. Устья пещер были кое-как загорожены оконными стеклами, закрыты жестяными дверями, но люди покинули эти жилища много лет назад. Песок еще сохранял тепло, и Рэнсом пролежал на нем минут десять, играя случайным обрывком бумаги. Склон над ним переходил в обрыв, поднимающийся на сто футов – отрог одного из холмов. Рэнсом стал медленно подниматься на него сбоку в надежде увидеть Филиппа Джордана, когда тот станет возвращаться в поселок.
Наверху он сел и оглядел полосу пляжа. Берег уходил к морю бесконечными солеными отмелями. Разбитые корабли поселка теснились, как суда в маленькой гавани. Рэнсом смотрел мимо них, на широкое речное русло. Оно более чем на полмили было завалено дюнами и оползнями. Дальше ложе реки понемногу расчищалось и переходило в твердую белую плоскость, усеянную камнями и булыжниками. Между травяными кочками гуляла пыль.
Изучая береговую линию, Рэнсом заметил уходившую в сторону лощину. Она, как и главное русло, была забита камнями и песком, а на полускрытых дюнами берегах виднелись стены разрушенных домов.
В косых лучах заката Рэнсом отчетливо различил свежие следы ног в пыли. Цепочка их вела прямо к руинам большой виллы, пересекая полураскопанную дорогу вдоль края долины.
Спускаясь с утеса, Рэнсом заметил мелькнувшего за стеной Филиппа Джордана. Тот сбежал по лестнице и скрылся из вида.
