– Тебя помоями окатили? – спросил степняк, когда я подошел к ним.
– Сам в помои прыгнул, – не очень дружелюбно отозвался я.
Ловец расхохотался:
– Все-таки не успокоился. Что ж тебя так тянет к этому морю?
– Не знаю, это – из детства.
– Эх, Искатель, ох, Искатель! Я же тебе не сказал, что городская канализация в море сливается. Да, в море, в гавань их. Думаешь, почему у рыбаков такие серьезные посудины? Далеко в море надо выйти, чтобы пойманная рыба дерьмом не воняла. Но я и подумать не мог, что тебе взбредет в голову искупаться! Слушай, да у тебя кровь на одежде!
– На ржавый гвоздь напоролся. – Я продемонстрировал ему оцарапанную ладонь.
– Даже не знаю, смеяться или плакать, – качнул он головой. – Будешь теперь ходить, вонять свежей морской водой.
Он расхохотался собственной шутке. Я и сам уже чувствовал, как от меня разит.
– Баня истоплена, – флегматично заметил хозяин. – Еще не совсем остыла. Конечно, без парной не то, но помыться – в самый раз. А одежу в предбаннике брось, мил-человек, дочки с утра постирают. А коли надеть на смену нечего, я подберу чего-нибудь.
– Спасибо, самый гостеприимный из известных мне хозяев подобных заведений. – Я церемонно поклонился ему, круглое лицо толстячка расплылось в довольной улыбке.
Вот что значит человек на месте. Хорошо делает свое дело и получает удовольствие от заслуженной похвалы. Да, конечно, баня остыла, но в бадье нашлось достаточно воды. Здесь стены были покрыты резьбой со все теми же конскими мотивами с примесью морских. То великолепный скакун выходил из воды, то лошадиные гривы вдруг чудным образом преображались в морскую пену. Все сплеталось, рождая удивительное ощущение сказки.
– У тебя, смотрю, в знакомцах неплохой резчик по дереву, – заметил я, возвращаясь в общий зал, вымытый и посвежевший.
– Куда там, – хозяин махнул рукой. – Все сам, в меру слабых сил моих.
Он смачно зевнул. Время было далеко за полночь. Скоро просыпаться пора, а он все не ложился. Я не стал спрашивать почему. Не может хозяин уйти почивать раньше своих постояльцев. А вдруг им что понадобится? Хотя сама таверна уже была закрыта. Дверь заперта на массивный засов, ставни плотно затворены, так что наружу не пробивался даже лучик света.
Зануда ушел спать. Я присел рядом с Ловцом, задумчиво потягивающим пиво.
– Снова спиться решил? – не удержался от шутки.
– Куда там, – меланхолично отозвался он. – Не берет меня хмель, ох не берет.
– Что-то стряслось, пока меня не было?
– Ученик у тебя непростой, Искатель, ох непростой. Многое заставил меня вспомнить. Странные вопросы не дают ему покоя, странные и страшные. Да, страшные. Присмотрел бы ты за ним. Не ровен час – найдешь с перерезанным горлом.
– Что за вопросы-то? – удивился я.
– Как ты там говорил, «мои ученики»? – Ловец прищурился, отчего его и так узкие глаза превратились в едва заметные щелки. – Плохой ты учитель, коли не знаешь, что у послушников твоих за душой.
– За чем? – Я не понял последнего слова.
– За душой, – веско повторил Ловец и вдруг рассмеялся.
– Что это?
– А ты разум напряги. Тебе ведь не меньше восьмидесяти. Так? Во времена нашего детства слова этого еще не забыли. Эх, схимник. Про корни схимы небось слышал?
– Все слышали.
– Вот. А зачем те, старые схимники от мира удалялись? Для спасения души.
– Да что это такое, толком поясни! – вспылил я. Почему-то веяло от слова, произнесенного Ловцом, чем-то знакомым и при этом – опасным, маняще- неизведанным.
– То, что останется от нас, когда тело умрет.
– Я не понимаю.
– Наши с тобой народы, когда слово «бог» или «боги» еще не попали под запрет, верили в разное. Но понятие «душа» было у всех. Мне самому оказалось непросто вспомнить это слово. Но я сумел, сумеешь и ты. С Занудой поговори.
– О чем вы с ним беседовали?
– О разном. Но в основном о богах.
– Мы родились…
– Да-да, когда войны богоборцев давно отгремели. Вы слишком привязаны к своим ветхим пергаментам и бумажкам. А у нас прошлое живет в памяти
