Клара улыбается по-кошачьи: острые клычки, блеск в глазах.
— «В поисках бессмертия», — заявляет она.
Роберт держит лицо Саймона в ладонях. Саймон только что проснулся в ужасе после очередного дурного сна.
— Чего ты так боишься? — спрашивает Роберт.
Саймон качает головой. Четыре часа дня, воскресенье, и почти весь день они провалялись в постели, не считая получаса, когда ели яйца в мешочек и хлеб с вишнёвым вареньем.
Слишком уж всё хорошо — хочет он сказать, — это ненадолго. Следующим летом ему исполнится девятнадцать — долгая жизнь для кошки или птицы, но не доя человека. Он никому не рассказывал ни о гадалке с Эстер-стрит, ни о её приговоре, а срок как будто приближается с удвоенной скоростью. Однажды в августе он, прыгнув в тридцать восьмой автобус, доезжает до парка «Золотые ворота» и шагает по каменистой тропе до мыса Лендс-Энд. Кипарисы, полевые цветы, развалины купален Сатро. Сто лет назад здесь был настоящий человеческий аквариум, теперь от него остались руины. Но ведь были же они роскошными когда-то! Даже рай — в первую очередь рай — и тот не вечен.
Зимой «Корпус» начинает готовить весеннюю программу, «Миф». В первой части Томми и Эдуардо изображают Нарцисса и его Тень, в точности повторяя движения друг друга. Затем следует «Миф о Сизифе»: девушки исполняют ряд движений, что-то вроде рондо. В заключительной части, «Мифе об Икаре», у Саймона первая в жизни главная роль: он — Икар, Роберт — Солнце.
На премьере он парит вокруг Роберта. Круги сужаются. За спиной у него пара широких крыльев из воска и перьев, как те, что сделал доя Икара Дедал. Оттого что приходится танцевать с девятью килограммами за спиной, у Саймона кружится голова, и он рад, когда Роберт наконец снимает с него крылья, пусть это и означает, что воск растаял, а Саймон — Икар — должен погибнуть.
Когда музыка — «Варшавский концерт» Ричарда Аддинселла — близится к кульминации, душа Саймона будто взмывает над землёй. Тоска по родным теснит ему сердце. «Видели бы вы меня сейчас!» — думает он. Но никого из родных рядом нет, и он льнёт к Роберту, когда тот выносит его на руках в середину сцены. Свет вокруг Роберта затмевает всё: и зрителей, и других артистов, что смотрят на них из-за кулис.
— Я тебя люблю, — шепчет Саймон.
— Знаю, — откликается Роберт.
За громкой музыкой никто их не слышит. Роберт опускает Саймона на пол. Саймон ложится, как учил Гали: ноги поджаты, руки тянутся к Роберту. Роберт, прикрыв Саймона крыльями, отступает вглубь сцены.
Так проходит два года. Саймон варит кофе, Роберт стелет постель. Всё для Саймона ново — но вскоре уже не ново: и поношенные тренировочные брюки Роберта, и его стон наслаждения, и еженедельная стрижка ногтей — аккуратные полупрозрачные полумесяцы в раковине. И чувство собственности, непривычное, хмельное: он мой! мой! Когда Саймон оглядывается назад, ему кажется, что эта пора пролетела как миг. Мелькают в памяти сцены, как кинокадры: Роберт на кухне, готовит гуакамоле. Роберт разминается у окна. Роберт выходит в сад нарвать тимьяна и розмарина, что растут у них в глиняных горшках. По ночам фонари светят так ярко, что и в темноте виден сад.
— Твои движения, — учит его Гали. — Должны. Быть. Цельными.
Декабрь 1981-го.
На мужском занятии учатся делать фуэте — вращение на одной ноге, стоя на пальцах, другая нога открывается в сторону. Саймон уже два раза падал, и вот Гали стоит позади него, положив одну ладонь ему на живот, другую на спину, а остальные смотрят.
— Подними правую ногу. Не расслабляй центр. Держи равновесие.
Легко держать равновесие, когда обе ноги на земле, но стоит Саймону поднять ногу, как поясница выгибается, корпус откидывается назад.
— Видишь? Вот в чём штука. Поднял ногу — и твоё эго перевешивает. Надо начинать с опоры.
Гали выступает в центр, чтобы показать. Саймон стоит, руки на груди.
— Всё, — объясняет Гали, глядя на танцоров, — всё взаимосвязано. Смотрите. — Он становится в четвёртую позицию и приседает. — Вот с чего начинается подготовка. Вот что главное. Грудная клетка и бёдра работают как одно целое. Колени и подушечки пальцев — тоже. В теле есть стержень, есть целостность, понятно?
И когда я отталкиваюсь, — подняв ногу, он поворачивается, — моё движение цельно. Непринуждённо.
Томми, мальчик-звезда из Англии, ловит взгляд Саймона. «Непринуждённо?» — шепчет он одними губами, и Саймон ухмыляется. Томми прыгун, фуэте — его слабое место, и он охотно сочувствует Саймону.
Гали всё кружится.
— Контроль, — продолжает он, — рождает свободу. Напряжение рождает гибкость. Ствол, — приложив руку к корпусу, другой рукой он указывает на выпрямленную ногу, — рождает ветви.
