диких нарциссов, цветы калужницы или полюбоваться фиалками, обратившими к весеннему солнцу свои прелестные личики.
Семь пар беннетовских ботинок выстроились перед Джеймсом в ряд по размеру. Он уже успел счистить высохшую грязь с дамских ботиночек и нанести на подъем, носок и пятку жирную ваксу, набирая ее тряпицей из горшка, а теперь полировал кожу бархоткой. Он чуть слышно насвистывал, полностью уйдя в работу. Сара присела рядом, и Джеймс ее заметил. Головы не повернул, но в углах глаз появились морщинки, а она знала, что это он так улыбается.
– Вакса почти закончилась, – заметила она.
Он кивнул.
– Я принесу, когда смогу. Вчера как раз пала старая овца, жир будут перетапливать.
Сара взяла в руки ботинок, принадлежавший Элизабет. Изящный и красиво сшитый, он был весь покрыт комьями грязи. Обуви Элизабет всегда доставалось больше всего. Большим пальцем Сара подковырнула пару комьев засохшей глины, повертела ботинок в руках.
– Не стоит тебе этого делать.
– Раньше только я это и делала, пока ты не появился.
От его глаз вновь разбежались морщинки, и он опять принялся негромко насвистывать душевную, знакомую мелодию.
– Она уезжает, знаешь? – спросила Сара.
– Мисс Элизабет? Да.
– Она говорит, я могу поехать с ней.
– Вот как?
– Говорит, Лондон, а потом Кент.
Он помолчал, потом кивнул:
– Тебе там понравится, я уверен. Нужно же тебе немного расправить крылышки. Пойдет на пользу.
Он покачал башмачок, внимательно осмотрел носок, пуговки, изящный изгиб подъема. Начищенная коричневая кожа тускло блестела, словно каштан.
– Но шесть недель! – возразила она. – Целых шесть недель, вот сколько это займет.
Джеймс повернулся к ней с открытой улыбкой:
– Когда вернешься, я по-прежнему буду здесь.
Сэр Уильям и Мария Лукас заехали за ними в экипаже ранним утром назначенного дня, так рано, что молодой петушок на осмоленной крыше курятника еще выводил свои рулады. Путешественникам предстояло проехать двадцать четыре мили, чтобы к полудню прибыть на Грейсчёрч-стрит, переночевать там и на другой день отправиться к Коллинзам.
Отгороженный от любопытных взглядов синим кожаным верхом экипажа, Джеймс, обхватив Сару за талию, подсадил ее на заднее сиденье. По сути дела, это было не сиденье, а запятки, на которых мог бы стоять лакей. Там же, рядом с Сарой, был закреплен багаж с самыми необходимыми вещами отъезжающих. Ноги девушки болтались в воздухе. Она поправила капор, аккуратно подвернула под себя полы плаща, чтобы не разметал ветер и подол не замялся.
Джеймс посмотрел на небо:
– По-моему, погода не испортится.
– Да.
– И тебя не слишком заляпает грязью.
– Со мной все будет хорошо.
Джеймс опоясал Сару багажным ремнем, закрепил его за поручень и застегнул пряжку. Чтобы сделать это, ему пришлось низко склониться над ней. Его запах (кожи, лошадей, сена), острая скула – она сохранит их в памяти и увезет с собой.
– Это недалеко, Лондон, – сказал он.
– Я знаю. Ты рассказывал.
– Извини. Я тебе надоел.
Сара замотала головой. А потом склонила ее набок, улыбнулась. Кажется. Самую чуточку.
– К полудню будете на месте.
Загрубевшим пальцем он дотронулся до ее щеки и отошел с непроницаемым лицом, ловко увернувшись от миссис Беннет. Та носилась вокруг экипажа и раздавала указания, так что мисс Элизабет, дожидавшаяся, пока ей помогут сесть, раздраженно краснела.
Миссис Беннет, как она изволила сообщить миссис Хилл, полностью смирилась с женитьбой мистера Коллинза на Шарлотте Лукас, однако зрелище, представшее теперь перед глазами, выбило леди из колеи: гордый отец и радостно взволнованная младшая сестра собираются навестить новобрачных, прихватив с собой одну из ее дочерей в роли незамужней подружки. Вынести это оказалось выше сил. Приветливость и любезность сэра Уильяма показались ей особенно вызывающими. Когда, сидя в коляске, он поклонился ей и благодушно высказался о погоде, миссис Беннет не сочла возможным
