Теперь – за ним. В конце атаки я оказался позади Ящера и вложил все силы в удар, шипом в сплетение жизненных нитей противника, находящееся в начале брюшного шва.
Рев, гром, драконище лупит хвостом, пытаясь сбросить меня, я словно разлетаюсь на куски, но держусь-держусь. Наконец, его жизненные нити перестали пульсировать и бесчувственное тело Ящера унесло течением. Океана нави не стало. Снова явь. Посох, который был Ящером, сломан. Той лопатой, которую я все еще сжимаю в руках.
Но, пока я покачивался, пытаясь обрести равновесие и совладать с болью в боку, пропустил-таки удар посохом, пока играл в змееборство – волхв значительно помолодел и набрал вес. Да он теперь настоящий здоровяк – волос уже не седой и длинный, а модная черная щетинка с пролысинками. С одного наскока он вырывает лопату из моих рук. В общем, никакой это не Вильгельд, как мне недавно казалось, а пан Хочубей-Ословский. «Прекрасное видение» закончилось, значит, загруженная мне психопрограмма споткнулась об оператор break и перестала исполняться в моей голове.
Девы предпенсионного возраста, присутствующие на мероприятии, требуют немедленно принести меня в жертву. Увиливая от лопаты, я поскальзываюсь на мокром склоне раскопа и падаю вниз. Хочубей прыгает за мной, готовясь в шикарной заключительной сцене обагрить моей нечистой кровью мутные воды. И тут я словно услышал от витязя: «Хватай!» – и в руках моих оказался молот. Не молот Тора, но здоровенный молоток, которым я забивал колышки, ограждая раскоп, и всегда оставлял, виноват, где попало.
Схватки не случилось. Экс-Вильгельд побежал. А мне пришлось его догонять. Если вернее, догнал его запущенный мною молот. Хочубею-Ословскому попало всего лишь рукояткой в затылок. Чего, впрочем, хватило для обезвреживания субъекта.
Потом я вытаскивал наших археологов из ямы, страдая от боли в боку, а также от зычных проклятий дев предпенсионного возраста, кружащих вокруг как гарпии. Зато профессора-доктора, стуча зубами, жали руку, благодарили. Кораблев даже признался, что посчитал сперва, что это я спер находки – уж больно они мне нравились.
Появилась наконец полиция и осветила сцену еще одной порцией фар. Ее вызвала продавщица из магазина, которая решила отчего-то навестить свое рабочее место после окончания трудового дня – и увидела: батюшки, взломано. Хорошо, что профессора Воздвиженского товарищ участковый знал в лицо, так что разобрался более или менее оперативно и дал команду остальным полицейским упаковывать боевиков-язычников. Зорян и его побратим Услад, придя в себя от увечий, которые им причинил я, попытались исполнить боевой гопак согласно системе Триглав, завещанной «древними украми, ровесниками Хеопса». Хлопцы кричали, что не поддадутся «крывавой християнизации и москальскому ярму», подпрыгивая, стригли ногами и махали руками, но недолго – пока один омоновец парой крепких оплеух не угомонил танцоров. Их потом в чувство приводили нашатырем. Хочубей-Ословский, которому по скорому перевязали голову, уже не говорил на языке асов, ванов и инглингов. Пан стал тыкать в лица полицейским свои удостоверения докторов наук различных университетов, по-моему, поддельные, и членские билеты межгалактических ассамблей, тамплиерских орденов и шаолиньских монастырей. Эти вроде настоящие.
Полицейские просили пана проехать с ними, пан упирал на конвенцию по соблюдению прав сексуальных меньшинств. Причем обращался на хорошем английском, глядя куда-то в сторону – словно там камеры CNN, – и называл себя лидером ЛГБТ-сообщества города Жмеринка. Это я до конца не досмотрел, потому что надо было догонять Диву, тьфу, Риту, которая, пользуясь суматохой, скрылась в ночи. Не для того, чтобы мстить – я ж не язычник какой-нибудь, а чтобы ухватиться за единственную ниточку, которая могла по-быстрому привести к пропавшим артефактам.
«Буханка» оказалась в порядке, минут через десять я заметил что-то похожее на удирающую легковушку, через пятнадцать увидел на обочине брошенную машину Риты – кажется, шведский агрегат не выдержал крутой дорожной колдобины. Я рванул, точнее поплелся в придорожный лесок, и в один непрекрасный момент ствол ее пистолета оказался неподалеку от моей головы, притом сзади.
Я стоял и чувствовал кожей прицельную линию, соединяющую дуло и мой затылок. А ведь уже отчаянно хотелось «хэппи-энда».
Я повернул голову в одну сторону, но дал крен в другую и чуток присел – мой затылок ушел с линии прицела. Потом, резко развернувшись и печально застонав от боли в боку, ухватил Риту за кисть, держащую пистолет. Раздался выстрел… Мимо.
Все-таки она не стала вступать со мной в безобразную драку «дамы против кавалеров». Может, потому что занималась фехтованием – для стройности, – а не боксом. Связал ей руки своими подтяжками.
– Ты изнасилуешь меня, – с надеждой спросила она. А у меня в самом деле штаны стали падать – без подтяжек-то как, если совсем исхудал из-за этой археологии.
– Не надейся, – сурово отозвался я, отчаянно пытаясь удержать штаны. – От меня так просто не отделаешься. Где долбаные артефакты, ради которых я корячился, причем бесплатно? Если ответ будет быстрым и точным, я тебя отмажу, да еще прощу по-христиански. Ну, давай же, заключай сделку с правосудием в моем лице.
Отчего я решил простить такую оторву? Потому что понимаю – на красивых идет охота с ловушками и капканами. И в ловушке было отнюдь не сало. Рита очень хотела сделать карьеру, а Красоткин желал присвоить ее стройное тело, и Хочубей тоже, на свой лад, компостируя ей мозги, отсюда и Ритины проблемы с алкоголем. Типичная ситуация для дамы с пониженной моральной ответственностью, когда она оказывается в дурной компании.
– Они в моей машине.
