очередь. Дерил вскрикнул и упал. Рубаха, отпустив Антонио, присел и открыл ответный огонь.
– Наверх… Идите наверх! Я остановлю их! – закричал Дерил, корчась от боли. Две пули попали ему в спину. – Быстрее!
– Я помогу ему подняться и вернусь, – торопливо проговорил Рубаха, подхватив итальянца.
– Я сам! – прорычал Квалья, когда они уже были на лестнице.
– Помолчи! Разберемся!
– Вам надо бежать! Вы еще можете успеть!
– Уже нет, приятель. Уже нет. Они во дворе. Но мы напоследок еще повеселимся, верно?
Внизу послышалась стрельба.
Дерил видел, как из дыма выбегают каннибалы, и подстрелил двоих. Но вдруг, совсем рядом, возникла тень. Этот крался вдоль стены, и Дерил не мог его заметить, пока тот не выстрелил из дробовика почти в упор, разворотив левую ключицу и предплечье. От удара дроби Дерил опрокинулся назад, выронив оружие. Из последних сил он попытался дотянуться до автомата и дотянулся. Но взять его в руки не смог. Оружие прижал ногой вошедший высокий каннибал. Он с каким-то любопытством смотрел в лицо Дерила. Даже без злобы и ненависти, которую сейчас едва ли можно было найти даже на этой жуткой разукрашенной и шрамированной физиономии.
Дерил улыбнулся. По губам растекалась кровавая пена. Поняв, что это конец, он просто поднял из последних сил уцелевшую руку и показал джокеру средний палец.
Каннибал усмехнулся, качая головой, направил ему в лицо ствол дробовика и нажал спусковой крючок…
– Так, давай, ползи к себе, вот твой автомат, – сказал Рубаха, когда оружие Дерила смолкло и послышалось два выстрела из совсем другого ствола.
Корчась от боли, на четвереньках, Антонио вернулся в свою комнату и уставился на телескоп, с которым уже простился перед тем, как отправиться к машине.
– А вот и я, – усмехнулся он, тронув рукой штатив.
– Нет, тварь!!! – заорал Рубаха, осторожно выглянув на лестницу и увидев, что стало с товарищем. Двумя короткими очередями он перечеркнул жизнь здоровяка с дробовиком. Затем метнулся к фронтальному окну и осторожно выглянул. Внизу все кишело живой силой врага.
– Вот так фестиваль у нас нынче, – прорычал Рубаха и, выудив из кармана гранату, метнул ее в толпу. На улице раздался взрыв и крики. Но, перед этим, в момент броска, автоматные очереди. Получив несколько пуль в грудь, Рубаха отшатнулся, ударился спиной в противоположную стену и медленно сполз на пол, оставляя за спиной на стене две кровавые полосы.
– Черт… – прохрипел он, корчась от боли. – Как же… как же неловко вышло… Эй… Братишка… – Он повернул голову в сторону Антонио, который сидел на полу у телескопа и смотрел на него слезящимися глазами. – Меня… Меня Антон зовут… Почти… Как тебя… Мне говорили… Что везунчик я… В рубашке… будто… родился… Кончилось… Кончилось везенье…
В окно что-то влетело, ударилось о плечо Рубахи Антона и скатилось по его окровавленной груди на пол. Это была граната. Рубаха бросил на итальянского тезку прощальный взгляд:
– Дальше без меня, братишка, – сказал он, вскинув руки и накрыв собой гранату.
Раздался взрыв…
Антонио сидел на полу и плакал навзрыд. Он не плакал так с самого детства, когда его до панических истерик доводили частые ссоры родителей. Его паника от этих ссор кончалась тем, что он жаждал пробуждения Везувия. Жаждал того, чего всегда боялся. Ведь он молился богу, чтоб это безумие его отца и матери прекратилось. Но оно не прекращалось. Он молил их прекратить. Но они использовали его плач как оружие друг против друга. И тогда оставался только он. Злой подземный демон, дремавший в недрах Везувия. Только он один был способен положить этому конец. Но он спал. Потом ссоры прекращались. Недолгое время отец и мать бросали друг на друга злые, молчаливые взгляды. Потом занимались любовью, мирясь с тем же остервенением, с каким и ссорились. А в памяти маленького Антонио копились рубцы детских травм. Пока он вдруг не осознал, что единственным его другом на всю жизнь будет мрачная гора, которая когда-нибудь проснется.
Антонио поднялся, шатаясь и корчась от боли. Он посмотрел в торцевое окно. Авача все так же тиха…
У него было много поводов в жизни для того, чтобы злиться и даже приходить в ярость. Но доброму и жизнерадостному неаполитанцу это было не свойственно. Однако сейчас, когда он понимал, что эти изуверы снаружи доберутся до него и убьют его раньше, чем он станет свидетелем, пожалуй, самого главного события в жизни, Антонио Квалья пришел в неописуемую, практически иррациональную ярость:
– Будь ты проклят! – заорал Квалья. – Я так ждал тебя! Я ТАК ЖДАЛ! Свинья! Подлая неблагодарная свинья! Я посвятил тебе всю жизнь! Ну, где же ты, тварь?!
Забыв о боли и ране, он схватил свой автомат и не глядя стал палить во фронтальное окно, пока не иссякли патроны. Антонио яростно швырнул оружие в толпу, рванулся к телескопу, схватил его и швырнул о стену.
– Я ждал тебя, подлая скотина! Ты не можешь так поступить! Не можешь так со мной поступить! Я не могу умереть, не увидев тебя, тварь!!!
