Они негромко засмеялись.
Сапрыкин все это время думал о том, как повернуть разговор в русло, касающееся Михаила Крашенинникова. Он размышлял над тем, стоит ли, добившись дружеского отношения от этого американца, просить его устроить ему и Михаилу тайную встречу. Все-таки этого делать нельзя. Жаров и Цой уже просили Михаила вернуться. Если теперь и он изъявит желание побеседовать с Крашенинниковым, то, в конце концов, это приведет к излишнему интересу американцев к его персоне. Они просто-напросто догадаются, что Михаил является обладателем чего-то, либо носителем какого-то знания, которое очень необходимо местным в данном противостоянии с американскими поселенцами. А этого допускать никак нельзя.
Евгений Анатольевич решил не поднимать этот вопрос и не просить устроить ему встречу с Михаилом. Это было бы сейчас крайне непрофессионально…
Томительное ожидание прервал звук открывшейся двери. Учитывая, как был раздавлен этим ожиданием Михаил, звук этот был подобен грому. Он тут же вскочил и бросился к доктору, вышедшему из комнаты Оливии.
– Доктор, что с моей женой?!
Пожилой уже доктор Шалаб вытер руки салфеткой и, поправив очки, устало взглянул на Крашенинникова.
– Мистер, учитывая все обстоятельства, я думаю, будет правильней предоставить вашей жене право на сообщение вам этого известия. А я, пожалуй, пойду и посмотрю свои запасы снадобий и настоек для подобных случаев.
Сказав это, он вышел из здания, оставив Михаила наедине с пугающими догадками и взволнованным Антонио.
– Да он сама деликатность, черт бы его побрал! – воскликнул Квалья.
– Антон, я…
– Конечно, Миша, иди к ней, сейчас же! Я побуду здесь и позабочусь о том, чтоб вас никто не беспокоил.
Собрав волю в кулак и стараясь не выглядеть испуганным, чтоб еще больше своим видом не усложнить состояние любимой, Крашенинников вошел в комнату, осторожно прикрыв за собой дверь.
Оливия лежала на кровати и задумчиво смотрела в окно, держа ладонь у лица и будто покусывая безымянный палец. Она настолько была погружена в свои мысли, что не сразу отреагировала на появление Крашенинникова. Но теперь, когда она повернула голову и взглянула на него, Михаил увидел в глазах Оливии слезы.
Он бросился к постели и, опустившись на колени, взял ее за руку:
– Господи, Оля, что с тобой? Что сказал доктор?
Она улыбнулась, глядя ему в глаза, и свободной ладонью погладила по волосам.
– Милый, я даже не знаю, радоваться или горевать.
– Что?
– Я беременна.
Крашенинников даже слегка отпрянул, раскрыв рот от такого известия.
– Ну, ты даешь, – вздохнула Собески. – Отличная реакция, Майкл. Просто великолепная. Ты еще спроси меня – от кого.
– Нет… Просто… Я…
– Да, милый, я, конечно же, догадывалась, что в последнее время близость между нами была явлением крайне редким. Но помнишь ли ты полнолуние чуть более месяца назад? Уже стемнело, и мы с тобой спустились к берегу бухты. Стирали там одежду, а потом искупались. А потом ждали, когда наша одежда чуть просохнет, и сидели голышом на песке, разглядывая звезды. Мне, похоже, стоит тебе напомнить, что было потом.
– Я помню, – улыбнулся Михаил и вздохнул с облегчением. – Боже, как же я испугался.
– Я тоже, Миша. Я тоже испугалась. И ужасно боюсь.
– Милая, я думал, что ты серьезно заболела и… Чего же ты боишься?
– Мужчины. Легко вам говорить. Не вам рожать… – Она вдруг расплакалась. – Чего я боюсь? Всего, Миша. Ребенок? В таком мире?
– Чем тот мир был лучше этого, Оля? Электронными гаджетами? Телевидением, Интернетом, самолетами и бомбами? Развитой медициной, на которую у миллиардов людей просто не хватало денег?
– Все-таки это была цивилизация, Миша.
– Цивилизация. Да. Но на нее не астероид упал. Она сама себя уничтожила.
– И вот на пороге снова война, родной. Как мне не бояться? Этот мир будет беспощаден к нашему малышу.
– Оля, а ты не думала, что наш ребенок станет одним из тех, кто сделает этот мир лучше?
Она поднялась и крепко обняла Михаила.
