– Ну, вот он, твой Инчута, – недовольно воскликнул Сворк, когда движение кончилось. – В чем ветра прядь держится, а туда же! Под дождь!
Четверо крепких дружинников поставили кресло с моим телом на широкое крыльцо под навесом и встали рядом. Редкие капли заносило сюда со двора, но и их хватало, чтоб я морщился от ощутимых ударов. Леденючий ветер норовил забраться в складки плаща, и уже скоро я задрожал всем телом, выбивая зубами барабанную дробь.
Три с лишним десятка закованных в колодки лучников стояли на коленях под проливным дождем прямо на каменной мостовой крепостного двора. Между ними сновал Парель, обращаясь то к одному, то к другому, что-то втолковывая тем, кто сразу не гнал его прочь.
– Раскуйте их, – выдохнул я, приказывая себе продолжать смотреть, хотя от стыда даже желудок скрутило узлом. На счастье, меня услышали. Гарнизонный кузнец споро прошелся между заключенными, снимая колодки.
– Который из них Инчута? – силился разглядеть я. В серой пелене падающей с неба воды это оказалось не так-то просто сделать. – Позовите его сюда.
Угрюмые стражники подняли ростокца на ноги и, подталкивая пятками копий, вынудили подойти к крыльцу.
Он был жалок. Липнувшая к телу промокшая насквозь добротная одежда. Грязные, слипшиеся волосы и обреченность во взгляде. Он тоже знал, что ему грозит по орейской воинской правде.
– Я не хочу с тобой разговаривать, – остановил я открывшего было рот лучника. – Забирай этих… соучастников. Забирай свои вещи и лошадей. И уходите. Расскажешь князю, за что я тебя выгнал…
– Что? – распахнул глаза Инчута.
– Пошли вон! – равнодушно пояснил я. – Вытолкайте этих… людей взашей. Нет у них боле ни чести, ни правды, ни имени.
– Ты оставляешь им жизнь? – удивился Парель.
– Кому нужна такая жизнь! – взвыл Инчута.
– Ты так ничего и не понял, жрец, – прошипел я сквозь сжатые от холода зубы.
Огромные, черные головы быков, увенчанные здоровенными, копьями торчащими вперед рогами, словно чудовища из дедовских сказок возникали из густого тумана. Белые полосы вдоль хребтов этих невозможных животных мешали оценить их истинный размер. Но они были велики, много больше обычных из хлевов орейских крестьян. Лоснящиеся от капель воды спины проплывали мимо, и я, в седле сидючи, едва ли мог дотянуться до гигантских холок.
Злой северный ветер ушел ночью. Стих вдруг, оставив захлебывающуюся влагой землю в объятиях растерянного дождя. К утру сильно потеплело, а лишившиеся командира свинцовые тучи заклубились, нарушили четкость строя и обессиленно рухнули оземь молочным туманом.
Звуки заблудились. Стук молотков купеческих приказчиков, менявших у моста колеса повозок на полозья саней, доносился почему-то со стороны степи. Волы совершенно бесшумно тянули заваленные скарбом сани, а в их по-королевски величественных шагах слышалось позвякивание кольчуг караванной охраны.
– Экие зверюги! А, твоя светлость? – уперев кулаки в бока, выпятив брюхо, хвалился Башун Дравинович – последний торговый гость, пропущенный через Эмберхарт осадившей город королевской армией. – Экие демоны!
Звук его голоса, густой и звонкий, как вечевой колокол, доносился почему-то со спины и после секундной паузы. Забавно было наблюдать, как знатный на этом берегу реки купчина беззвучно, по-рыбьи, открывает рот или и вовсе говорит с закрытым ртом. И я с удовольствием бы посмеялся шуткам Духа Воды, если бы не страшный груз в телегах.
– На мост тебя барон, поди, со страху допустил? Рогачей твоих забоялся?
– Га-га-га… – гоготал гость, расшвыривая звуком клочья болтающейся между небом и землей воды, пыли, крупными мутными каплями оседавшей на лице, стекающей и капающей с подбородка. Скрывающей катящиеся из глаз слезы.
– …Телята славные будут, – донесся сзади хвост сказанной стоящим напротив Башуном фразы. Говори, гость, говори. Говори и не смей смотреть на окаменевшего, омертвевшего принца. Страшный подарок привез хвастливый купец.
– Я еду в Аргард, – просипел Ратомир.
Я вскинулся пораженный – как он смог протиснуть слова сквозь сжатые до белизны губы?
– Я должен… Сам… Фанира сам должен…
– Да-да, – вскинулся Парель. – Я сейчас… Я быстро соберусь…
– Ты не едешь, – отрезал принц и одним движением руки развернул коня. Я так и не успел заметить, когда он успевает раскрывать рот. Словно туман, скрывающий его кровоточащее сердце, говорил голосом тумана, упавшего с неба.
– Яролюб с тобой пойдет, – пронзил мглу зычный глас Паркая. – И не спорь.
– И я, – сказал больше самому себе, чем собравшемуся вернуться в крепость командиру.
– Ты-то куда? Давно ли вставать стал?
– Это и мой долг.
