телохранителем принца. Велиградец какое-то время мялся у меня за спиной, разрываясь между обычным для вольного города пренебрежением к лесному народу и опасливым уважением свидетеля моих приключений в битве у Лосьего лога. Наконец, подобрав слова, коренастый коротышка решился отвлечь меня от веселой игры рунными знаками.
– Эм-м… Арч?! Господин стрелецкий воевода?! Принц Ратомир тебя зовет.
– Весьма любезно с твоей стороны передать мне эту весть, – хихикнул я, отпуская на волю светящуюся фигуру из пяти переплетенных рун. – А что же мой отрок?
– За ним тоже послали.
– Ого, – вскинул я брови. – Забавно.
Легко поднялся, подхватил лук и перевязь с мечом. И, широко шагая, отправился в сторону крепости.
– Они велели шатер поставить, – крикнул в спину пыхтящий от усердия в попытке не отставать Бубраш. – В острожке. У стены.
Я тут же изменил направление. Ждать носатого не намеревался. Любопытство подгоняло.
В южной стене твердыни, между двух могучих башен, в стене есть малый ход. Калитка с тяжелой дубовой воротиной, ведущая внутрь толстенной стены. А оттуда извилистым коридором – во двор крепости. Той осенью, пристраивая к великой стене свою деревянную крепостцу, ход тоже учли. По сути, только он и связывал два укрепления. Потому, хотя и охраняли день и ночь, а держали его открытым.
Вот возле этой самой калитки и нашелся расшитый золотой нитью ханский шатер.
Я приветливо кивнул велиградским мужичкам и вошел.
Яролюб яростно спорил о чем-то с Парелем. Сурово хмурившийся Паркай сверкал потемневшими в сумраке шатра глазами на застывшего в кресле Инчуту. Варшам нервно теребил свисавшую с виска седую прядь и внимательно слушал принца.
Я остановился на пороге. Походных кресел в палатке было восемь. Два пустовало, и это значило, что ждали не меня одного.
– Кто-то еще должен прийти?
– Командир послал отыскать твоего отрока, – неожиданно любезно после смурных взглядов поделился молодой Панкратыч. – Сказывал, после и с ним разговор будет.
– О чем? – снова удивился я. Мне казалось, Ратомир и отличает-то отрока только потому, что тот всегда подле меня.
– Не сказывал, – дернул плечом княжич.
– Забавно, – протянул я.
Каменец хотел было еще что-то сказать, да не успел. Принц хлопнул по подлокотникам, привлекая всеобщее внимание.
– Не по добру собрались мы сегодня здесь, не от добра полог тканевый ставили, – сурово поджимая губы в паузах между словами, выговорил воевода. – Как дело сладим, соратники, так и из памяти вон. Так и палаты эти снимем, словно их и не было. Дабы ядом взаимным жилища не марать…
Сердце дрогнуло. Слышал я об обычае таком. Только в сказах тех о предательстве речь вели.
– Воевода Чудска, как самый матерый из нас, судьей согласился быть, – продолжил Ратомир. – Я же, как воевода всего войска, честью своей клянусь приговор ваш исполнить в точности.
Вот тут-то я и задумался. А не за тем ли посланы люди искать дворового моего, что змею пригрел я на груди? Уж не соглядатай ли вражеский мой громкоголосый детина?
Принц умолк, взмахом руки передав слово пожилому Варшаму.
– Все орейские земли дали сынов своих для похода, – седой воин слишком долго сторожил границу, чтоб не перенять степную традицию начинать издалека. – Долгий путь совершили вы. В бою, плечом к плечу, против орды степной выстояли. Кровь вместе проливали…
Комендант оставил в покое волосы и сцепил пальцы в замок.
– Да только ходит… тут… один. Лжу, вишь, на брата своего боевого носит…
И только тогда, я вдруг понял, что все это заседание затеяно только ради одного человека. Ради Инчуты! И так мне стало… горько и стыдно, что даже уши огнем вспыхнули.
– К чему все это?! – заторопился я, пока угрюмые воеводы не договорились до чего-либо непоправимого. – С каких пор в орейской земле говорить стали запрещать? Да и я…
– Помолчи покуда, Арч Белый, – грубо перебил меня комендант. – Будет и с тебя спрос! Пока же Инчуту, лучного первого сотника, пытаем. Княжескому племяшу Яролюбу слово.
– Приходил сотник, – отрывисто, почти не поднимая глаз, пробурчал дубровичец. – Сказывал, что лесной народ орейским людом словно отроками да девками дворовыми правит. Еще… что урок князей дубровических – одно из деяний злобных. Еще, что обрыдло ему, лукарю ростокскому, под рукой лесной гадины ходить. Нет, мол, веры, что лесные за спинами не схоронятся, руками водя, пока ореи помирать станут.
Я не верил своим ушам. Но и не верить наследнику Дубровиц тоже оснований не было.
– Верно ли сие? – пророкотал Варшам.
