Она ушла, убрав с лица вуаль, чтобы был виден еще не заживший рубец, и больше, вплоть до сегодняшнего дня, мы с ней не встречались.
Я услышала, как солдаты поскакали со двора и пересекли парк. Перед двумя входными дверьми стояли часовые с мушкетами. И еще один стоял у наружных ворот и у ступеней, что вели к дороге на насыпи. Я сидела и наблюдала за ними, затем позвонила в колокольчик, что висел у камина, вызывая Мэтти.
– Спроси у них, – сказала я, – дал ли им полковник Беннет указание разрешать мне совершать прогулки в кресле вокруг дома.
Она вернулась через какое-то время с ответом, которого я так боялась.
– Часовой извиняется, – сказала она, – но полковник Беннет дал строгое распоряжение, чтобы вы не покидали стен дома.
Я посмотрела на Мэтти, а она на меня.
Мысли путались у меня в голове.
– Который сейчас час? – спросила я.
– Около пяти, – ответила она.
– До наступления темноты остается четыре часа, – сказала я.
– Да, – подтвердила она.
Из окна столовой было видно, как часовой ходит взад-вперед перед воротами южного сада. Время от времени он останавливался, чтобы посмотреть вокруг и поболтать со своим приятелем, дежурившим у ступеней, что вели к дороге на насыпи. Солнце высоко стояло в небе на юго-западе и блестело на их мушкетах.
– Подними меня наверх, – проговорила я медленно.
– К вам в комнату?
– Нет, Мэтти. В мою старую комнату над воротами…
Я не была там ни разу за последние два года, что жила в Менебилли. Западное крыло так и стояло пустынным и заброшенным с тех самых пор, как его разрушили и разграбили мятежники, устроившие здесь погром в 1644 году. Драпировки со стен были сорваны. В комнате – ни кровати, ни стула, ни стола. Одна ставня болталась, пропуская тонкую полоску света. В комнате стоял тяжелый, затхлый запах, и в дальнем углу валялись побелевшие кости крысы. В западном крыле царила полная тишина. Действительно полная. Ни звука не доносилось из расположенных внизу заброшенных кухонь.
– Подойди к каменной плите, – прошептала я. – Надави на нее руками.
Мэтти так и сделала, опустившись на колени. Она толкнула каменную плиту контрфорса, но та не сдвинулась с места.
– Не получается, – прошептала она. – Она крепко держится. Разве вы забыли, что она открывается с другой стороны?
Забыла ли я? Это единственное, о чем я помнила… «Выкурите их оттуда, – сказала Гартред. – Это единственный способ». Да, но она не знала. Она-то думала, что они прячутся где-то в зарослях, а вовсе не за каменной стеной в три фута толщиной…
– Сходи за дровами и бумагой, – сказала я Мэтти. – Разведи огонь. Нет, не в камине, а здесь, у стены.
Это был шанс – правда, Бог свидетель, очень маленький, – что дым проникнет через трещины в камне и послужит сигналом. Однако их могло и не быть там. Возможно, они сидели, согнувшись, в дальнем конце подземного хода под летним домиком.
Какой медлительной казалась мне добрая Мэтти, преданная Мэтти, когда она укладывала сухую траву и поленья. Как старательно раздувала она огонь, как методично подкладывала поленья одно за другим.
– Поторапливайся, – сказала я ей. – Больше дров, больше пламени.
– Терпение, – прошептала она, – все в свое время.
В свое время. Но не в мое. И не во время Ричарда…
Комната наполнилась дымом. Дым щипал нам глаза, лез в волосы, зависал у окон. Но проник ли он в трещины в камне – нам было трудно судить. Мэтти подошла к окну и сделала щель на два дюйма больше. Я, держа в руках длинную палку, отчаянно тыкала ею в медленно разгоравшееся, шипящее пламя, прижимая поленья к стене контрфорса.
– По парку скачут четыре всадника, – вдруг сказала Мэтти. – Солдаты, как те, что только были здесь.
У меня вспотели ладони. Я отшвырнула бесполезную палку и принялась тереть свои слезившиеся и покрасневшие от дыма глаза. Думаю, что за свои тридцать восемь лет я как никогда была близка к панике.
– О господи, – прошептала я. – Что же нам делать?
Мэтти осторожно закрыла окно. Она затоптала последние тлеющие красные угольки.
– Возвращайтесь к себе в комнату, – сказала она. – Позже, вечером, я снова попытаюсь тут что-нибудь сделать. Но нельзя, чтобы они сейчас обнаружили нас здесь.
Она подняла меня на своих сильных руках и понесла из темной, покрытой плесенью комнаты по коридору вниз, в мою комнату в восточном крыле. Уложив меня в постель, она принесла воды, чтобы умыть мне лицо и руки. Мы услышали, как солдаты въехали во двор, затем раздался звук шагов внизу. Всегда безучастные к человеку и к тому, что творится вокруг, часы на башне пробили шесть ударов, с механической точностью отсчитывая четкие
