– Она была бы куда счастливее, – сказал Джонатан Рашли, – если бы с ней был ее отец.
Я по-прежнему не могла взять в толк, к чему он клонит, пока он не достал из нагрудного кармана записку, которую и протянул мне. Я развернула ее и прочла несколько слов, нацарапанных неловкой юношеской рукой.
Какое-то время я молчала и просто держала записку в руках. Я могла бы задать сотню вопросов, будь у меня время и желание. Женских вопросов, подобных тем, на которые могла бы ответить моя сестра Мэри, а может, не только ответить, но и понять. Хорошенькая ли она? Добрая? Правда ли, что у нее его глаза, рот, его рыжеватые волосы? Поймет ли она его уныние и тоску? Будет ли она смеяться с ним, когда он развеселится? Но ни один из них не имел значения и не подходил к этому моменту. К тому же, коль скоро я никогда с ней не увижусь, это меня не касалось.
– Ты дал мне эту записку, – сказала я Джонатану, – в надежде, что я смогу передать ее отцу.
– Да, – ответил он и в очередной раз бросил взгляд на широкую спину часового в окне. – Я уже сказал тебе, что «Фрэнсис» покидает Фой рано утром с приливом, – сказал он. – Шлюпка будет стоять у Придмута, как если бы она вышла из гавани, чтобы поднять плетеные ловушки с омарами, установленные между берегом и скалой Каннис. Для них взять пассажира, когда еще не совсем рассвело, было бы пустячным делом.
– Пустячным, – ответила я, – если пассажир там будет.
– Это уже твоя задача, – сказал он, – сделать так, чтобы он там был.
Насколько я могла понять по его взглядам, которые он бросал на меня, он считал, что Ричард прячется внутри контрфорса.
– Часовые, – сказала я, – дежурят на дороге на насыпи.
– Лишь с этой стороны, – сказал он тихо, – а с другой нет.
– Риск очень велик, – сказала я, – даже ночью, даже ранним утром.
– Знаю, – ответил он, – но мне думается, что человек, о котором мы говорим, пошел бы на такой риск.
Он снова достал из кармана объявление о розыске.
– Если ты вручишь ему записку, – сказал он спокойно, – то можешь передать ему и это.
Я молча взяла объявление и спрятала его у себя в платье.
– Я бы хотел тебя попросить еще об одном, – сказал он мне.
– Что же это?
– Уничтожь все следы того, что здесь было. У тех, кто заявится сюда завтра утром, чутье получше, чем у солдат, что приходили сегодня. Это охотничьи псы, отлично знающие свое дело.
– Изнутри они ничего не смогут обнаружить, – ответила я. – Ты это знаешь. Твой отец выказал немалое умение, когда построил этот контрфорс.
– Но с наружной стороны, – сказал он, – секрет защищен не так хорошо. Я поручаю тебе закончить работу, начатую парламентом в тысяча шестьсот сорок четвертом году. Я не собираюсь больше пользоваться этим летним домиком.
Я догадалась, что он имеет в виду, когда он стоял там и, опираясь на трость, пристально смотрел мне в глаза.
– В сухую погоду дерево горит хорошо, – сказал он мне, – останется лишь груда камней, а крапива и чертополох в середине лета растут быстро. Покуда я буду жив и покуда будет жив Джон, нет необходимости очищать это место от крапивы.
– Почему ты не останешься и сам не выполнишь эту работу? – прошептала я.
Но уже когда я это говорила, дверь в столовой распахнулась и в комнату вошел главный из трех солдат, ждавших в холле.
– Прошу меня извинить, сэр, – сказал он, – но вы уже проговорили пятнадцать минут вместо разрешенных вам десяти. Я не могу нарушать приказ. Не угодно ли вам попрощаться теперь и вернуться со мной в Фой?
Я тупо смотрела на него, все внутри у меня оборвалось.
– Я думала, что мистер Рашли снова свободный человек?
– Поскольку времена сейчас смутные, дорогая моя Онор, – спокойно сказал Джонатан, – то власти предержащие сочли, что мне будет лучше остаться под надзором, если не сказать под арестом. Так что я должен провести эту ночь в своем доме в Фое. Сожалею, если не высказался более ясно. – Он повернулся к солдату. – Я благодарен вам за то, что вы разрешили мне встретиться с невесткой. У нее слабое здоровье, и все мы беспокоились о ней.
И, не сказав больше ни слова, он вышел из столовой, а я осталась там с запиской в руке, с объявлением, запрятанным у меня в платье. Теперь от моей сообразительности и мудрости зависела не только судьба Ричарда и его сына, но и судьба всего семейства Рашли.
Я ждала Мэтти, но она не шла. Вконец потеряв терпение, я позвонила в колокольчик, висевший возле камина. Перепуганный слуга, прибежавший на этот звонок, сказал мне, что Мэтти нигде не найти, – он искал ее на кухне, стучался к ней в спальню, но она не отозвалась.
– Ничего страшного, – сказала я, с деланым интересом взяла книгу и стала ее листать.
– Не угодно ли вам, сударыня, чтобы я подал обед? – спросил он. – Сейчас почти семь. Обычно вы обедаете гораздо раньше.