Я видела мерзкого, сотрясаемого дрожью маньяка, задыхавшегося в стенах своей темной кельи, которая вся заставлена сейчас, как в волшебной сказке, столовым серебром.
Джонатан, вероятно, заметил, как я изменилась в лице. Он мягко посмотрел на меня и встал.
– История не очень приятная, я знаю, – сказал он. – Признаюсь, я испытал огромное облегчение, когда оспа унесла брата через несколько дней после смерти отца. Нелегко присматривать за слабоумным, когда в доме маленькие дети. Ты наверняка слышала о злонамеренных сплетнях, которые распространил Роберт Беннет?
Я уклончиво ответила, что до меня доходили кое-какие слухи.
– Он заболел через пять дней после отца, – объяснил Джонатан. – Почему мы с женой не заразились, теперь сказать трудно. Болезнь совпала с сильнейшим приступом помешательства и очень быстро унесла его. – Вдруг он услышал, как из кухонь, хлопая дверьми, начали выходить слуги. – А сейчас ты вернешься к себе, – закончил он разговор, – а я уйду тем же путем, каким и пришел. Можешь отдать мне ключ Джона Лангдона. Впредь, когда услышишь, что я пришел сюда, ты будешь знать – зачем. Я веду здесь учет ценностей, временно находящихся в моем распоряжении, и время от времени заглядываю в этот список. Полагаю, мне нет нужды напоминать тебе, что все сказанное сегодня вечером должно остаться в строжайшей тайне.
– Торжественно тебе обещаю никому ее не разглашать, Джонатан.
– Спокойной ночи, Онор.
Он помог мне выкатить кресло в коридор, затем тихонько закрыл за мной дверь. Я оказалась у себя в комнате за несколько минут до того, как ко мне поднялась Мэтти, чтобы задернуть шторы.
Глава 13
Хоть я никогда прежде не питала особой симпатии к моему зятю, после нашей встречи в тот вечер я прониклась к нему уважением. Теперь я знала, что и дела короля, из-за которых он постоянно находился в разъездах, были делами важными, – неудивительно, что иногда он вел себя несдержанно по отношению к семье. Менее обязательный человек давно бы уже переложил бремя ответственности на другие плечи. Вызывало уважение и то, что он доверился мне после моего непростительного вторжения в запертую комнату. Я сожалела только, что он не показал мне лестницу в контрфорсе или комнатушку внутри, но это значило бы требовать от него слишком многого. Перед глазами у меня продолжали стоять шевелящиеся от сквозняка шпалеры, а за ними – огромная черная дыра. Ход войны между тем не вызывал у нас особого беспокойства. Во главе нашей западной армии был поставлен племянник короля, принц Морис, который нуждался в серьезном подкреплении, особенно в кавалерии, чтобы нанести врагу решающий удар. Но план летнего наступления еще, кажется, не был разработан. Принц Руперт[11], брат Мориса, пытался убедить короля в необходимости отправить около двух тысяч кавалеристов на запад, однако натыкался на обычное сопротивление Совета, и конница не появлялась. Все это мы знали, разумеется, от Ричарда; возмущенный тем, что не получил еще ни одной из обещанных пушек, он со всей своей суровой прямотой заявил нам, что наша западная армия – не что иное, как сборище немощных, ни на что не годных молокососов, а сам принц Морис страдает навязчивой идеей: сесть перед Лайм-Риджисом и ждать, когда ворота откроются сами по себе.
«Если Эссекс с парламентской армией решат двинуться на запад, – объяснял Ричард, – нам нечего будет противопоставить, кроме шайки немощных болванов и горсточки пьяных генералов. Я ничего не могу сделать: у меня под Плимутом народу раз-два и обчелся».
Эссекс решил двинуться на запад, к третьей неделе июня был уже в Веймуте и Бридпорте, и принц Морис, в ущерб своему престижу, поспешно отступил к Эксетеру.
Там он встретился с королевой – своей теткой, – прибывшей в паланкине из Бристоля и страшно напуганной приближением врага; именно в Эксетере она произвела на свет своего последнего ребенка – событие, только прибавившее забот принцу Морису и его генеральному штабу. Он решил, что самое мудрое – как можно скорее отправить ее во Францию. Две недели спустя после рождения ребенка она, еще очень слабая и напуганная, уехала в Фалмут.
Мой зять был одним из тех, кто приветствовал ее, когда она проезжала через Бодмин, и в самых мрачных красках описал нам несчастную королеву, потрясенную выпавшим на ее долю тяжелым испытанием.
– Возможно, она и досаждала его величеству дурными советами, – были слова Джонатана, – но она – женщина, и меня бросает в дрожь, когда я думаю, какая ее ждет судьба, попади она в руки мятежников.
Все роялисты Корнуолла вздохнули с облегчением, когда узнали, что она благополучно добралась до Фалмута и отплыла во Францию. Но возглавляемая Эссексом парламентская армия все увеличивалась в численности, и мы понимали, что не пройдет и нескольких недель, как он перебросит свои силы из Дорсета в Девон, и тогда только река Теймар будет отделять его от Корнуолла. Из всех нас только Ричард с радостным нетерпением ожидал начала сражения.
– Если нам удастся заманить наглеца в Корнуолл, – говорил он, – в совершенно незнакомую для него местность, где узкие тропки и высоченные заросли собьют с толку кого угодно, если армия короля и Руперта, зайдя с тыла, отрежет ему все пути к отступлению, мы окружим его и уничтожим.
Я хорошо помню, как он весело потирал руки и хихикал, радуясь этой перспективе, словно ребенок перед каникулами, однако мысль эта не приводила в восторг ни Джонатана, ни других джентльменов, ужинавших в тот вечер в Менебилли.
