время, и ушла домой. И в каком-то совершенно обессиленном состоянии почти сразу легла в кровать. А потом долго не могла заснуть, глядя в темную стену и думая: может быть, я поступаю неправильно? Может быть, стоит бросить все и быть с ним? Может быть, он – мое счастье, которое я могу потерять?
Но стоило мне лишь только допустить мысль, что я улетаю с Антоном, как в дело вступал внутренний голос. Он был категорически против.
Любовь должна оставаться любовью, а не одержимостью.
Любовь должна пройти испытания.
Любовь должна быть вопреки.
Вопреки предрассудкам, расстояниям, страхам.
Вопреки – и до самого конца.
Любовь без борьбы за нее – просто влюбленность. А влюбленность против любви – как день против вечности.
Внутренний голос при поддержке гордости, логики и здравомыслия победил. В этом ему помогала Нина – мы переписывались с ней по телефону.
Подруга обещалась прилететь уже завтра. И настроение у нее было воинственное. Хотя Журавль, к чести своей, не ставила ультиматум «или он, или я», но Тропинина крайне невзлюбила. И из кумира он стал для нее объектом презрительного ехидства и тяжелой степени ненависти.
О Келле же подруга стоически молчала. А я знала, что спрашивать не стоит.
«
Мне снилось, что Антон уезжает. Он уже в аэропорту и ждет меня, чтобы попрощаться, а я ужасно опаздываю: сначала долго, едва передвигаясь по дому, собираюсь, не могу найти вещи, психую, а потом попадаю в пробку… И мне ужасно-ужасно страшно не успеть – страшно до слез. Потому что я знаю – мы должны попрощаться. Иначе случится что-то плохое.
От тяжелого сна посредине ночи меня пробудил телефон – завибрировал, лежа на прикроватной тумбочке. И я тотчас открыла глаза.
– Катя, мне нужно срочно тебе кое-что сказать, – услышала я голос Антона и моментально проснулась.
– Что случилось? – стало вдруг мне страшно.
– Через пять минут выйди из квартиры, – сказал он и отключился.
И я с бешено забившимся сердцем вскочила на ноги. Мне вдруг показалось, что ему нужно срочно уезжать – не послезавтра вечером, а прямо сегодня ночью, и он хочет со мной попрощаться.
Как во сне.
Осторожно, чтобы не разбудить Нелли, я переоделась и поспешила ко входной двери, столкнувшись в темноте с Эдгаром, который возвращался в свою комнату.
– Ты куда? – удивленно спросил он.
– Да так, – уклончиво отвечала я.
– К ботоводу? – догадался вдруг старший брат.
– К нему, – вздохнула я.
– В четыре часа утра? – вздернул бровь Эдгар и задал вполне логичный вопрос: – Зачем?
– Ну, надо, – замялась я.
Эд посмотрел на меня, как на умалишенную, но ничего не сказал, а скрылся в своей комнате, в которой гудел компьютер.
Когда я вышла на ярко освещенную площадку, щурясь на свету, Антон уже ждал меня. Он стоял несколькими ступеньками ниже, прислонившись к стене, и держал в руке светлую круглую корзину с простыми полевыми цветами. Белые ромашки, голубые и нежно-синие васильки, немного декоративной зелени – казалось, что в корзинке спряталось целое летнее поле.
Правда, куда больше цветов меня интересовал Тропинин и его неожиданное предложение о ночной встрече.
– Что случилось, Антон? – взволнованно спросила я.
Он улыбнулся, но не весело, скорее как-то грустно, но с неожиданной теплотой, почти щемящей.
– Хотел сказать тебе кое-что важное, Катя – Антон поднялся и коснулся прохладными губами моей щеки. Замер так на пару секунд, будто наслаждаясь, и только потом отстранился.
– Что сказать? – не поняла я, боясь в эти секунды больше всего на свете, что он скажет, будто уезжает прямо сейчас и пришел попрощаться.
– Я тебя люблю. – Вместо этого услышала я и облегченно выдохнула.
Антон протянул мне корзину.
– Спасибо… Они чудесные.
– Как и ты.
– Знаешь, мне, конечно, приятно это слышать, но ты до утра потерпеть не мог, чтобы сказать? – спросила я, почти бездумно касаясь тонких лепестков кончиками пальцев. От цветов умиротворяюще пахло луговым разнотравьем.
