другим гвальдийцам — по крайней мере, мне так говорили. А те, кого ловят, всегда кончают с собой.
— Ужас! — вырвалось у Зиллы.
— Да-да, — сказал Геррель. — Я сам видел, как мой отец перерезал себе глотку.
Тут он все-таки посмотрел на Зиллу. Лицо у него сморщилось в небрежную улыбку, но за ней Зилла увидела другое лицо — не Марка, а подлинного Герреля, совсем не такого, как улыбавшийся ей шут с бородкой, — и лицо это кричало. Ему удавалось проявиться только в глазах Герреля. Эти глаза молили Зиллу о помощи.
— Мне тогда было примерно столько же, сколько нашему дружочку, — добавил Геррель и ласково покачал Маркуса. — Зилла, зачем ты здесь?
Она жаждала обнять его вместе с Маркусом и сказать, что все хорошо, что все муки уже позади. Но она смотрела на него поверх дурацкого шалашика — и был он так далеко, что и не достать.
— Я же тебе сказала, — выдавила она и все-таки сумела обнять его, не физически, но сильно и уверенно, сделать так, чтобы он ощутил, как ее сущность обволакивает его, хотя и стоял по ту сторону шалашика. — Мне было очень нужно. Я была в Арте и видела тебя, ну, в зеркале, ты говорил с Верховным главой.
— В Арте? — удивился Геррель. — А что ты делала в Арте? Там, где ты жила, тебе ничего не грозило! Ты же бросила меня… Марка… его. Я был даже рад, честно говоря. Я старался быть благодарным.
— Благодарным? — воскликнула она. — Это был такой кошмар, что я сбежала с Земли!
— И при этом, представь себе, освободила меня… его… потому что сбежала. Как так вышло, сам не понимаю, может быть, дело в том, сколько сил мне пришлось потратить, чтобы матушка о тебе не узнала, но как только ты сбежала, он превратился практически в свободную сущность. И я решил, что ему, пожалуй, стоит чуточку разгрести свинарник в этом вашем мире, и отпустил его на волю, но с указанием, чтобы он сообщил Иномирью, как мы его, Иномирье то есть, эксплуатируем. Она только что обнаружила, что он сделал. И изо всех сил старается его примерно наказать. Потому-то я и здесь. Зилла, почему ты бросила меня… его?
Лицо его по-прежнему улыбалось ей, но она не обратила на него внимания и заговорила прямо с тем лицом, которое за ним скрывалось.
— Он… Марк… был такой… ну, плоский, что ли… И это пугало. Потом однажды ночью у меня было что-то вроде видения — он… ты… На дне глубокого колодца и женщина, которая тобой питалась. Я думала, это Поли, но, конечно, это была не она. А я была беременна и решила, что ничего не могу поделать. Я знала, что это безнадежно. Это… это и для меня было просто ужасно. Ты… он… даже не пытался меня разыскать.
— Еще бы, дураков нет, — шутливо бросил Геррель. — Тебе чем дальше от него, тем безопаснее. Но если бы я знал… как зовут нашего дружочка?
— Маркус.
— Баркис, — сонно подтвердил Маркус.
— Я бы научил тебя, Маркус, что нельзя ни в коем случае приближаться к нам… К нему. — Улыбка наконец сошла с лица Герреля. — Зилла, ты понимаешь, что стоит ей узнать, кто такой Маркус, — и мы с тобой трупы? Понимаешь, да? Теперь она знает, что я… что Марк сделал, и не станет тратить на меня время. Маленький ребенок, ее плоть и кровь, гораздо, гораздо податливее.
— Значит, не узнает. — И Зилла плотнее укутала чарами Маркуса и Герреля тоже. — Геррель…
Он склонил голову набок и разглядывал ее.
— О Богиня, — сказал он. — Самое странное, что я во плоти, почитай, и не касался тебя.
В каменной комнате стало тесно от тоски.
— Верни Марка, — сказала Зилла. — Без него ты пропадешь. Не бросай его, не дай ей его наказать.
— Я же тебе говорю, я не знаю как. Весь обряд был в полной отключке.
Зилла взорвалась:
— Должен знать! Ты… это же чутье! Он же и есть ты!
Геррель снова улыбнулся, спрятав кричащее лицо.
Зилла в ярости продолжила:
— А я готова спорить, она разделила вас твоей же силой! И все время тебя ест! Да как только ты позволил так себя поработить?!
— А я и не позволял. — Геррель держался совсем как раньше — шутливо и легкомысленно. — Я же тогда был как Маркус. И был обряд, очень красивый и величественный, и меня обрезали, а она съела мою крайнюю плоть.
— Фу, гадость! — Гнев у Зиллы мгновенно сменился слепящим отвращением. — Все-таки ведьмовство — это так мерзко! Я, наверное, поэтому и… Слушай, Геррель, это чушь какая-то. Каждые семь лет у человека обновляется треть всех клеток. Прошло больше двадцати одного года — ей уже вообще нечем тебя держать!
Геррель засмеялся и попрыгал с Маркусом на руках. Он будто и не слышал Зиллу.
— Ладно, — сказала Зилла. — Если она все-таки еще держит тебя, значит и ты ее держишь точно так же. Должно быть так, правда?
