пришлось поднимать ее и прислонять к кусту. Однако лицо у старухи сразу посерьезнело, когда он зашагал к ней по тропинке, держа в руке шляпу да еще и дорогой портфель в придачу. Старуха бесшумно приладила калитку на место у него за спиной и стала ждать, когда он дойдет до места, откуда посетители обычно замечали хозяйку.
— Привет, Марк, — сказала она. — Что, важное дело?
— Да, — ответил он. — Очень.
Он стоял и изучал ее — толстую конопатую старуху в красном платье и ярко-розовых носках, обмякшую, как тесто, в пластиковом садовом кресле с узором в цветочек и деловито что-то лущившую, кажется горох. Волосы у нее были неряшливо завиты и когда-то выкрашены в оранжевый, но давно выцвели. Щеки свисали по бокам от вялого рта, бледные и веснушчатые, а сад был завален всякой всячиной и кишел кошками. Как всегда, Марк и забыл про кошек. Здесь все пропахло кошками. Он отодвинул ногой блюдечко с кошачьим кормом, притаившееся в траве, и не смог удержаться — помахал шляпой, чтобы разогнать вонь. В довершение всего старуху звали Глэдис. На первый взгляд ни за что не скажешь, что от нее может быть какой-то прок.
— Ждала меня?
Глэдис подняла голову. Не скажешь, пока не посмотришь ей в глаза, поправил самого себя Марк. Глаза у нее повидали практически все.
— Ждала кое-кого, — уточнила она. — Все утро жду-пожду. Чуть было дождь не пошел. Некстати.
Словно в подтверждение, с пасмурного неба упало несколько теплых капель — они шлепнулись на шляпу и зазвенели о дуршлаг. Глэдис посмотрела в небо и нахмурилась. Капать тут же перестало.
— Совсем некстати, — заметила она и даже вроде бы коротко усмехнулась. — В чем дело, Марк? Вид у тебя — краше в гроб кладут. Сядь, а то упадешь.
Толстая рука с зажатым в ней стручком указала на ближайшее плетеное кресло. Марк подошел к нему, устроился, поерзав — кресло скрипнуло, — и положил шляпу на колени. Его мгновенно оцепили кошки. Они тихо стянулись из зарослей травы, из-под кустов и из-за кадок и расселись, буравя его суровыми взглядами, — кольцо круглых желтых и зеленых глаз. Ритуальное испытание. Он вздохнул.
— Дать тебе чего-нибудь? — спросила она. — Ты завтракал?
— Честно говоря, нет, — признался Марк. — В поезде не было вагона-ресторана.
— На нашем направлении про них вечно забывают, — сказала она. — Джемайма, ты. И возьми Тибс.
Две кошки оскорбленно встали и двинулись к дому.
— У меня к тебе долгий разговор, — сказал Марк.
— Еще бы — вон портфель какой набитый, — отозвалась она. — Поешь сначала. Хотя бы кофе в себя залей.
Оказалось, что на траве возле Марка стоит деревянный поднос — он возник сам собой, безо всяких видимых движений. На подносе высилась стопка тостов, а по сторонам от нее красовались стеклянное блюдце с маслом и банка мармелада. Поперек блюдца был аккуратно положен ножичек с костяной ручкой, а поверх него — бумажная салфетка, окаймленная изображениями щеночков. Кроме того, на подносе стояли стакан с апельсиновым соком и молочник из одного сервиза с блюдцем. Прямо на глазах у Марка на подносе материализовались кружка с надписью «Босс» и дымящийся синий кофейник. Марк поймал себя на том, что все это его страшно раздражает.
— Ему нужно ситечко, — велела Глэдис. Тут же возникло и ситечко в стеклянной розетке. — Они все время забывают, тебе с сахаром или без.
— К сожалению, с сахаром, — ответил Марк, пытаясь подавить раздражение.
Он уже устал раз за разом втолковывать Глэдис, что волшебство не предназначено для помощи по хозяйству и таланты Глэдис нельзя разбазаривать на подобные глупости. Обычно Глэдис притворялась, будто не слышит. А если все-таки слышала, то смеялась и говорила, что там, где она берет, еще полным-полно и вообще держать себя в тонусе никому не вредно. Вот и теперь она с вызовом глядела на Марка, прекрасно зная, о чем он думает, а он изо всех сил старался делать вид, будто ему безразлично. Рядом с молочником появилась стеклянная вазочка с горкой рафинада.
— Ешь, — велела старуха. — Набирайся сил.
Марк отложил шляпу, чтобы освободить место на коленях, и пристроил там поднос. Завтрак — это прекрасно, как бы его ни подали. Пока Марк намазывал тост маслом, обе кошки вернулись и тихо, все с тем же оскорбленным видом, заняли место среди прочих. Он налил себе вторую чашку кофе, а Глэдис все прилежно лущила горох. И вдруг снова посмотрела на Марка — пронзительно, в полную силу.
— Выкладывай, — велела она.
— Ты очень удивишься, если я скажу, что Чернобыльская катастрофа была не случайна? — спросил Марк.
— Скорее огорчусь, — сказала Глэдис. — Сам понимаешь — нам это всем не по душе. Забодай меня комар! Не понимаю, как мы проворонили эту радиацию, а потом было уже поздно, только и оставалось, что отогнать ее туда, где народу поменьше. — Она умолкла, опершись руками о толстые ляжки. — Ты же говоришь не для того, чтобы мне полегчало, верно? Кому может понадобиться такое устраивать?!
— Тому, кто отвлек тебя от ливийских бомбежек, — ответил Марк. — В чьих, по-твоему, интересах Вторая мировая, и холодная война, и все эти наркотики и СПИД — да и парниковый эффект, если уж на то пошло? Кому невыгодна наша космическая программа?
— Людям, — сказала Глэдис. — Люди — они такие. Не надо мне говорить, что мир сошел с ума. Причем почти всегда люди делают это не по глупости,
