О лечении пиявками знаю, о лечении пчелами знаю, плавание с дельфинами, говорят, при нервных расстройствах помогает… кошкотерапия еще… А вот обкладывание бомжами — это Егор Васин открыл новое слово в медицине! Господи! Лишь бы не узнал никто! Ржать же весь Питер будет!
Хотя хорошо, что Анька-Буфетчица меня узнала и к себе утащила, в моем прошлом состоянии я запросто мог замерзнуть на улице. Эпический конец! — опять пришло на ум то же определение за неимением других. Выжить после двух боевых коктейлей и сдохнуть в канаве… Вздыхая и кляня себя на разные лады, потащился сдаваться в слабом свете начинающегося дня. Благо общага студентов медакадемии, а значит, и ночлежка Буфетчицы располагались недалеко от госпиталя.
Что можно сказать о следующем дне: если любовь измерять децибелами и нотациями, то я однозначно в ней купался. В стороне не остался даже добродушный Ван, изощренно костеривший меня на китайском.
К моменту когда примчались пилоты, я успел выслушать претензии и от Метлы, и от Вана, и от Нади, и от Коли, и еще от десятка знакомых медиков. Больше всех разорялся офтальмолог, днем ранее закачавший мне какую-то гадость в глаз, из-за которой и надо было несколько часов лежать неподвижно на брюхе.
— Нет, ну это ж надо!.. Браться повторно за ваш глаз сейчас я не рискну, сначала надо старый гель удалить, а это тонкая операция, моей квалификации на нее не хватит, — недовольно завершил он свой осмотр. — Или подождать, пока он сам собой рассосется, это примерно месяц. Как еще один вариант, рекомендую подождать возвращения Новикова и обратиться уже к нему — вам он не откажет, они с Бергеном старые друзья… были. В любом случае сейчас — только покой, нервничать и перенапрягаться вам запрещено категорически!
То же самое напутствие выдал Николай, продиагностировав и ощупав мою обритую налысо голову: трещина в черепе срослась, но перенапрягаться нельзя!
Даже Шаврин — чтоб его! — считавшийся специалистом по аномалиям с источником, дотащившись до моей палаты, повторил их слова, предварительно отругав за беспечность. Только даже одним зрячим левым был заметен предвкушающий огонек в его глазах — я явно стану хитом его диссертации или какой-нибудь научной работы.
Но каждый новый посетитель заставлял меня напрягаться вовсе не от ожидания ругани и поучений — это было нормально, сам бы такого пациента прибил.
Я больше не
Мне нечего было разглядывать в ночлежке Буфетчицы — ни одаренных обитателей, ни артефактов там отродясь не водилось. Я мог с натягом предположить, что на обратном пути в палату мне не встретился никто с источником — в конце концов, целители могли до сих пор отлеживаться после эпидемии, а добровольцы, прибывшие в столицу и теперь хозяйничавшие на этажах, в основной своей массе были неодаренными. Но при виде Ивана, который больше для меня не светился, последние надежды разбились в пух и прах. И еще раз — при виде Николая. И при виде каждого, о ком я точно знал, что это одаренный.
Неудивительно, что пилоты, которые тоже теперь для меня ничем не отличались от остальных людей, нарвались. Выслушав претензии по новому кругу от Шамана (Зёма только молча сверлил меня взглядом от двери), я взорвался:
— Леха! Скажи спасибо, что я все вспомнил! В прошлый раз в подобной ситуации я от Москвы до Баку катился колбаской! И это я тогда еще хоть что- то соображал! А тут!!! В темноте, с голой задницей, прикованный к кровати! Не помню абсолютно ничего: ни кто я, ни где я! А за стенкой вы грозитесь убить! Очень убедительно, надо сказать!
— У тебя на правом глазу сетчатка от удара о камень отошла, — перешел он с гневных порицаний на нормальную речь. — Надо было полежать спокойно, а ты все бинты, которыми тебя фиксировали, обрывал и ворочался. Вот Рус и придумал наручниками тебя закрепить.
— Это я сейчас знаю, — беря себя в руки, пробурчал я. В чем друзья-то виноваты? Я готов был заплатить цену, и я ее заплатил. А то, что она мне не нравится…
— Тебе в итоге такую дозу обезболивающего со снотворным вкатили… — продолжил оправдываться Леха, — нам гарантировали, что ты несколько часов спокойно проспишь. Дальше по коридору Лина и несколько ребят из «Кистеня» дежурили, потемкинская охрана притащилась. К тебе каждые несколько минут кто-то заглядывал! Представь наше потрясение, когда ты просто испарился! Тебя же в этом госпитале каждый знает! Не мог ты незаметно выйти, а при этом тебя нет! У нас, если честно, дошло вплоть до версии о вознесении во плоти на небеса. Потом уже сообразили с ищейкой след взять, но только до ограды смогли пройти, дальше все дождем смыло.
Мне было и стыдно, что заставил всех переволноваться, и — чего скрывать? — приятно это неприкрытое беспокойство, и в то же время я отлично знал: повторись та ситуация, я бы точно так же метнулся прочь — уж слишком обстановка походила на плен. А на плен у меня еще с афганских времен неистребимая фобия, даже амнезия не смогла ее задавить.
Врачи, выдавая предписания на покой, были и правы, и не правы одновременно.
Наставник у нас с Колей был один, так что черепушкой моей можно было снова разбивать камни. Не самое удачное сравнение, учитывая, что счет был
